|
– Право, только что вспомнил. В детстве был достаточно странный случай. Лет мне тогда было немного, восемь, возможно, девять. В ту зиму я тяжело болел – уж не упомню, чем именно, но температура держалась под тридцать девять, и спал я в маменькиной комнате, чтобы не заразить Катюшу: детская у нас была одна на двоих. Ей тогда едва пять исполнилось. А брошка лежала на матушкином трюмо. И вот той ночью она действительно засветилась… знаешь, свет был такой, ну, странный, что ли. Ярко-алый, мягкий, вовсе не режущий глаз и исходил вертикально из глубины этой вещицы. – Гурский автоматически погладил камень большим пальцем. – Право, сложно описать, но внутри броши будто зажегся крошечный электрический фонарик. Поднималось сие свечение невысоко, вершка на четыре, от силы пять, и там словно бы обрывалось, складываясь в некий рисунок. Я испугался, заплакал и позвал Глашу, но прибежала сама маменька, слушать меня не стала, конечно, заставила выпить порошок от жара и уложила спать. К тому моменту брошь уже не светилась. Впрочем, вероятно, мне это просто привиделось из-за высокой температуры…
– Возможно и так, на голографию похоже… – осторожно ответил я, поскольку о том, что обнаружил внутри броши, решил промолчать. Вот когда поручик узнает, что такое компьютер и как он устроен, тогда можно и рассказать. А пока? Смысл? Все равно не поймет. А вот про голографию я, кажется, зря ляпнул, если спросит, придется объяснять. Взглянув в слегка напрягшееся лицо собеседника, спросил: – Мне кажется, или ты еще что-то хочешь рассказать? Поколебавшись еще мгновение, Гурский решился-таки продолжить: – Понимаешь ли, был еще один не совсем понятный момент. Но это уж на войне, в Крыму. Мы тогда шли в атаку, практически в штыковую. Краснопуз… ну, то есть большевики, заняли выгодную позицию, имея три «максима» и почти полсотни бойцов, но выбить с высотки мы их должны были – и выбили, кстати. Но мне прилетела в грудь пуля – то ли пулемет, то ли винтовочная… суть в том, что попала точно в брошь, которую я носил в нагрудном кармане френча слева. Ткань изорвало, разумеется, кожу вокруг иссекло клочьями оболочки и свинцом. А мне – ничего. И броши тоже. А ведь попадание было в точности в центр камня, я потом специально проверял. Вот такая история… собственно, после того случая я и уверовал, что маменька была права и сие украшение для меня счастливое. Глупость, разумеется. – Так, постой-ка, погоди. – Я потер лоб, осознавая услышанное. – То есть ты хочешь сказать, что в эту штуковину попала винтовочная или пулеметная пуля и ты остался цел? – Я покрутил в пальцах «брошку». Между прочим, после кавказской «командировки» я более чем хорошо знал, на что способна пуля от патрона 7,62х54R, даже без стального сердечника. Проще говоря – чтоб не размазывать на пару страниц никому не нужные ТТХ, – стандартного патрона для почти всей линейки отечественного оружия, начиная от мосинской винтовки и пулемета «Максим» и до СВД, ПКМ и иже с ними. Выпущенная из «снайперки» или «пэкаэма» пуля порой спокойно дырявила армейский бронежилет или пробивала пару снаряженных магазинов, уложенных в «лифчик» или ременно-плечевую систему. Сам видел, и первую помощь на ПМП оказывал. А тут мне на полном серьезе рассказывают, что подобная пуля попала точно в центр камня – и ничего?! Бред какой-то… – Прекрасно понимаю твое недоверие, Виталий, но я, как видишь, жив. Хоть порой и сомневаюсь, так ли сие хорошо… возможно, правильнее было лечь в крымскую землю вместе с боевыми товарищами… – Так, ты мне это брось! Давай вон лучше бутербродами займись. – Я кивнул на тарелку. – Да и кофе остывает. А после завтрака, если ты не против, предлагаю заняться изучением истории. |
