— Пожалуй, — согласилась она.

— Все! Мое любопытство удовлетворено.

— Фантастика! — вдруг улыбнулась она.

— Что вы находите фантастичным?

— Весь мир содрогается, кипит, машет кулаками. Два гиганта — Америка и Россия суют друг другу в нос водородные бомбы… И все кругом замирают в ожидании апокалипсиса. А тут… в теплой Калифорнии на сто первой автостраде сидят рядышком американка и русский… И мирно болтают… И даже испытывают симпатию один к другому. Вы ничего в этом не находите удивительного?

— Дорогая моя, я давно уже перестал удивляться. Даже не удивлюсь, если мы воспламенимся взаимной страстью… как Ромео и Джульетта.

— Не думаю, — усмехнулась она. — Правда, если мне память не изменяет, Ромео мог бы вполне быть вашим сыном.

— А знаете, сколько было Джульетте? — парировал он.

— Шестнадцать? — неуверенно сказала она.

— Тринадцать.

— Не гожусь я для этой роли, — рассмеялась Майра. — Вдвое моложе меня… Не получается. Поищите какой-нибудь более подходящий пример.

— Жаль, — вздохнул он. — Я бы предпочел быть в возрасте Ромео. Боже, скольких ошибок я бы избежал!

— И сотворили бы кучу новых.

— Не сомневаюсь. Но те, что я уже совершил, необратимы. Мало осталось времени что-нибудь исправить. Нет дистанции для разбега. Ведь мне все начинать сначала. А впереди уже явственно видны ворота.

— Какие ворота?

— Обыкновенные. Кладбищенские.

— Ну, с вами, действительно, не соскучишься. Только и норовите нагнать тоску. Неужели все русские такие? Я совершенно другими представляла их.

— Какими?

— Ну, по крайней мере, как мой дедушка Сол.

— Он что, из России?

— Из Польши. Но тогда Польша была частью России. Я — американка в третьем поколении. Не только мои родители, но и их родители — американцы. Лишь один дед приехал мальчиком из Старого Света. Из России. И я его больше всех люблю. Точнее сказать, его одного я и люблю в моей многочисленной родне. А насчет ворот вы глубоко заблуждаетесь. На американских кладбищах нет ворот. Как нет и оград. Все открыто. Свободная страна.

— Вы язва! — рассмеялся Олег. — С вами надо держать ухо востро.

— И это вас затруднит?

— Нисколько. Терпеть не могу размазни. Ни рыба ни мясо. Общение с острыми людьми полирует кровь, не дает ей застояться. Я в самом деле рад, мне очень повезло с попутчицей.

— Надеюсь, и я не прогадала.

— Постараюсь. Из последних сил. Оправдать ваши надежды.

— Сейчас мы укрепим ваши силы хорошим ужином. Подъезжаем.

Справа от автострады мелькнула освещенная реклама китайского ресторана с указателем поворота через полмили. Мы послушно приняли к сведению эту рекомендацию и вскоре затормозили перед гирляндами цветных китайских фонариков, обрамлявших вход в ресторан. В низком, но просторном зале, с такими же фонариками под темным потолком, было не много посетителей, и Майра с Олегом долго выбирали, за какой из свободных столов им сесть. Наконец, нашли в углу у стены уютный столик на двоих. Не знаю, сознательно ли они сделали этот выбор, но меня это порадовало: с моего места на автомобильной стоянке видны были в окне макушки их голов, склоненных над меню. Китаец-официант в желтом фирменном кителе терпеливо замер у стола с блокнотом в одной руке и карандашом в другой. Крохотный цветной фонарик, стоявший посреди стола, озарял их сосредоточенные лица.

Олег блуждал глазами по страницам большого, в тисненом переплете меню и ни на чем не мог остановиться.