Легкомысленно оценивать, что всё хорошо. Беспокоюсь за кемеровское предприятие «Азот», за башкирские предприятия, там могут начаться забастовки. О политике: если мы отступим хоть на йоту, мы пожертвуем службой, жизнью, больше шансов у нас не будет.
Панюков, министр гражданской авиации:
— Мы поздно ввели чрезвычайное положение. Надо соблюдать закон и порядок в стране.
Из Министерства машиностроения:
— Все машиностроители Советского Союза, АН СССР, инженерная академия — все за. Мы видели, что было у Манежа — всего каких-то человек семьсот. Нам надо двигаться решительней. У нас же есть танки.
Павлов:
— А я против танков! Пусть люди погуляют, поговорят…
Ещё один министр:
— До обеда в отрасли было всё нормально, а после обеда начались листовки от России…
Сычёв, Госстандарт:
— Слава Богу, что так произошло.
Павлов:
— Да, есть шалопуты, которые ходят сейчас по Манежной площади. Но нельзя сравнивать ЗИЛ, Уралмаш с Манежной площадью…
Замминистра энергетики:
— Настроение нормальное, аварий нет, московские электростанции взяты под охрану. Всё без эксцессов.
Замминистра сельского хозяйства и продовольствия:
— Трудно будет с продовольствием. Нужна инвентаризация. Запад нам ничего не даст.
Представитель Министерства путей сообщения:
— В отрасли порядок.
Тизяков, член ГКЧП:
— Мы все за порядок… Демократия нас довела…
Воронцов, председатель Госкомприроды:
— Наша коллегия приняла меры по бесперебойному функционированию экономического механизма. Единое экономическое, в том числе экологическое, производство требует единения с республиками. О моей позиции в связи с происшедшим. Я задаю себе вопрос: в каком положении я нахожусь? Я рекомендован Верховным Советом СССР, назначен на должность президентом Горбачёвым. Такой вопрос могут задать все министры. Непонятно, почему мы обходим этот вопрос. В Белом доме принят ряд постановлений, которые говорят о незаконности этого дела. Поскольку я единственный из членов правительства являюсь российским депутатом, готов установить челночные связи между Белым домом и кабинетом министров, чтобы избежать дальнейшего ухудшения обстановки.
Щербаков, вице-премьер:
— Народное хозяйство должно работать в любых условиях. Мы не получим кредитов в ближайшие часы и дни. Надо перейти на график работы в чрезвычайный период. Нельзя вызывать директоров с мест, за исключением Москвы, чтобы не развалить хозяйство. Никто из нас не приходил работать с конкретной личностью. Пока мне неясна линия руководства ГКЧП. Я буду честно работать, но свою личную позицию определю позже. Я за дисциплину, но без возврата к методам двадцать девятого года.
Маслюков, вице-премьер:
— Должна быть хозяйственная и финансовая поддержка. Давайте прекратим сокращение штатов…
Рябев, вице-премьер:
— Надо максимально двигаться в сторону Конституции…
Догужиев, вице-премьер:
— Я за Союзный договор, но он нуждается в доработке. Мы говорили о необходимости чрезвычайных мер много раз несколько лет. То, что произошло, не означает возврата к тоталитаризму. Центр должен взять на себя гарантии прав человека, включая экономические права. Крутые меры в экономике принимаются и в капстранах… Надо пересматривать подходы к плану 1992 года, усилить централизацию.
Губенко, министр культуры:
— Моя отрасль не имеет производственного потенциала, но у неё нравственный, духовный потенциал. Среди творческой интеллигенции есть и провокаторы, которые хотят пролить кровь, но я говорю не о них. Пока всё это находится за рамками закона. |