— Причина.

— Имеется. Сегодня в журнале появилась публикация автора Аликберова, в которой есть такие строки, зачитываю дословно: «Наконец-то судебное расследование по делу об убийстве Вадима Попкова подходит к концу. Председатель суда Косторский сообщил редакции, что виновная в убийстве Александра Болотина признала свою вину и потому процесс не обещает быть долгим. Надеемся, что читатель будет скоро извещён о справедливом возмездии».

Зал слушал в напряжённой тишине, а Пермяков продолжал говорить:

— Данная статья, ссылаясь на председателя сегодняшнего заседания, называет мою подзащитную преступницей, хотя дело даже не рассматривалось в суде. Статья оказывает прямое давление на суд, а, если было заявление судьи, упомянутое в статье, то это прямое нарушение презумпции невиновности. Статья сто шестидесятая Конституции СССР гласит: «Никто не может быть признан виновным в совершении преступления, а так же подвергнут уголовному наказанию иначе как по приговору суда и в соответствии с законом». В статье тридцать шестой говорится: «предание обвиняемого суду не предрешает вопроса о его виновности». В статье семьдесят седьмой, части второй говорится: «признание обвиняемым своей вины может быть положено в основу обвинения лишь при подтверждении признания совокупностью имеющихся доказательств».

Полное, почти квадратное лицо председателя суда во время выступления адвоката начало краснеть от кончика носа, который и до того был розоватого цвета, а к концу речи стало совсем бурым. Получив из рук Пермякова журнал со статьёй, судья Косторский поднялся и объявил, что суд удаляется на совещание.

Спустя несколько минут судебное заседание было отложено на неопределённое время до следующей информации. Это напоминало театральный спектакль, в котором неожиданно закрыли только что раздвинувшийся занавес. Зрители не успели ничего увидеть, а приходилось уже расходиться.

Для Настеньки несколько минут, проведенные на скамье подсудимых были очень трудными. Как ни готовила она себя морально к ситуации, но оказаться под взглядами десятков людей в ожидании, когда тебя начнут избивать словами, начнут раздевать душу всевозможными подробностями, о которых не хотелось вообще говорить, не то что перед всеми, это было значительно труднее, чем казалось, и далеко не так, как в кино. Напрягшись всем телом ещё до появления судей, Настенька не успела войти в ритм, чтобы постепенно расслабиться, когда всё вдруг кончилось. Она даже не поняла хорошо или плохо для неё то, что произошло. Ведь придётся снова настраиваться, снова напрягаться, а перед этим несколько дней нового томительного ожидания неизвестности.

Расходившиеся люди приветственно махали Настеньке руками. Большинство сочувствовало ей. Какая-то очень представительная женщина, сидевшая в первом ряду и внимательно смотревшая с самого начала на Настеньку, поднялась и хотела, очевидно, направиться к девушке, но в этот момент к ней подошёл прокурор и, взяв её под руку, повёл на выход. А к Настеньке уже спешили мама, папа и Верочка.

Спустя несколько дней, дорогой читатель страниц истории, а именно двадцать восьмого июня тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года, в Москве раскрылся занавес другого спектакля — политического. Режиссёры собрали зрителей и участников в надежде сдвинуть с места затоптавшуюся, по их мнению, на месте перестройку. Это была постановка судебного процесса над происходящим в стране, где роль председателя суда исполнял пока Михаил Сергеевич Горбачёв. Многочисленные адвокаты и свидетели, кто покрупнее, кто помельче, выступали с обвинениями и в защиту перемен, демонстрируя впервые будто бы наконец-то пришедшую настоящую гласность. Я не оговорился, обронив слова «будто бы». По замыслу одного из авторов сценария и его главного исполнителя не предполагалось, например, получение письма знаменитой к тому времени противницы такой перестройки Нины Андреевой.