— Статья Нины Андреевой застала нас врасплох. Многие, не все, но многие уже вытянули руки по швам и ждали следующих приказаний… Но не в ней дело, дело в нас, что мы перепугались её письма. Вот что страшно… и хоть душа болела, а подавляющее большинство замерло и ждало предначертаний. И понимали, что это неверно, а ждали, тряслись, послушливо и обречённо ждали… Оглушила нас на время эта статья… Сейчас поди, разберись: кто «белый», кто «красный». Очень сложно.

Пожалуй, последние слова были самыми искренними, отражающими существо положения. Миллионы людей, читая газеты и журналы, смотря передачи по телевидению, да и приходя в театры, начинали теряться в догадках, что же правильно в этой жизни, что теперь является белым, а что чёрным.

Но Горбачёв не понял всей трагедии выступления актёра. Не понял, что именно мучает простых людей, живущих по ту сторону от Кремлёвской стены. Для него важна была чистая политика, которую и представляла, по его мнению, Нина Андреева. Потому, услышав выступление Михаила Ульянова и радуясь, что может так запросто поговорить с народным любимцем, сказал ему с Президиумной высоты:

— Михаил Александрович, она прислала письмо. Вот здесь сейчас к нам поступило, передали. Члены Президиума будут читать письмо. Она настаивает на своём.

Горбачёв, стало быть, уже прочёл письмо к делегатам, раз знал, на чём настаивает автор, но ни проинформировать участников конференции о свидетельском показании Нины Андреевой, ни ответить на её письмо не посчитал нужным, в чём и было одно из подтверждений его лжедемократизма.

Что же касается самой Нины Андреевой, то она не преминула, не медля ни минуты, откликнуться на растерянное выступление Ульянова своим письмом.

«Посмотрела Вас по ТВ на трибуне Всесоюзной партийной конференции, прочла в «Правде» Ваше выступление. И очень мне стало жалко всех вас, «застигнутых врасплох», «оглушённых», «перепугавшихся» насмерть, тех, кто «замер и ждал предначертаний», «тряслись, но терпеливо, послушно и обречённо ждали» указующего перста «бедного химика-алхимика», вас, не способных разобраться «кто белый, кто красный». Конечно, для тех, кто истово и спешно «выдавливает по каплям из себя раба», такой страх понятен. Но как же Вы и, как мне кажется, талантливый актёр, воплотивший на экране незабываемые образы героических представителей своего народа, так оконфузились?!? Мне представлялось, что играть героя на сцене означает хоть чуть-чуть быть им в жизни. Увы, как видно, героизм на сцене и животный страх в жизни вещи для некоторых вполне совместимые.

Исходя из нежелательности для Вашего здравия подобных стрессов в дальнейшем, вдруг кто-либо напечатает вновь «горькое и жутковатое», я бы при случае не возражала в личной беседе на берегах Невы обсудить с Вами то, что Вас так потрясло. Естественно, без «вытягивания рук по швам» и «проклятого страха, который сидит в наших генах».

3 июля 1988 года г. Ленинград

Но и на это письмо ответа не поступило.

Между тем, спектакль продолжался. Одним из участников судебной постановки был и наш растущий в своём мастерстве не по дням, а по часам актёр и подсудимый Ельцин. Именно здесь, в Кремлёвском Дворце Съездов, он услышит от главного ненавистного ему оппонента Лигачёва дружеское «ты не прав, Борис», что и позволит ему обрести небывалую популярность.