Я считал, что должен попасть на XIX партконференцию и обязан там выступить. Но что делать, если партаппарату, как фокуснику, манипулирующему выборами, удаётся меня изолировать, я не знал. По крайней мере, я бы не стал куда-то звонить, чего-то от Горбачёва или других членов Политбюро требовать, говорить, что я член ЦК, меня не выдвигают, так не положено, это нечестно…

Я не скрывал, по крайней мере, сам от себя, что XIX партконференция, во-первых, даст мне возможность объяснить людям, что же произошло на октябрьском Пленуме, а во-вторых, давала, может быть, последний шанс вырваться из политической изоляции и опять начать активно участвовать в общественной жизни страны. Я всегда считал и сейчас считаю, что ничего политически ошибочного в моём выступлении на октябрьском Пленуме ЦК партии не было.

И потому был уверен, что моё обращение с трибуны XIX партконференции к её делегатам, к коммунистам страны, просто к людям поставит всё на свои места. И потому, если бы я оказался не избранным на конференцию, для меня это был бы тяжелейший удар. Наверное, поэтому даже не пытался загадывать, что буду делать, если конференция начнётся без меня. Уехал бы из Москвы, смотрел бы конференцию по телевизору, попросил бы у Разумова пригласительный билет?..

Нет, даже гипотетически не хочу рассуждать на эту тему. Я обязан был стать делегатом партконференции, и другого варианта быть не могло.

Поднялись свердловские, московские предприятия, коллективы других городов стали принимать решения о моем выдвижении делегатом конференции.

Но аппарат стоял насмерть, и часто всё это походило просто на фарс в традициях самых-самых застойных времен. Хотя, вроде, вокруг самый разгар перестройки, по крайней мере, уже третий её год.

Хотелось бы всё-таки узнать, как это сами поднимались свердловские и московские организации. Что, в каждом номере газеты сообщалось о том, что Ельцин не избирается ни по какому округу? Ведь нет же. Стало быть, кто-то кого-то информировал и поднимал? Давайте уж начистоту. Ведь работал штаб Ельцина.

Систему придумали такую: партийные организации выдвигают множество кандидатур, затем этот список попадает в райком партии, там его отсеивают, затем в горком партии, там отсеивают ещё раз, наконец, в обком или ЦК компартии республики. В узком кругу оставляли лишь тех, кто, в представлении аппарата, не подведёт на конференции, будет выступать и голосовать так, как надо. Эта система действовала идеально, и фамилия «Ельцин» пропадала ещё на подступах к главным верхам.

Всё правильно: система была чёткая. Секретарь Свердловского обкома партии, а затем секретарь ЦК партии Ельцин знал эту систему и умело пользовался ею, когда ему была полезна.

Как я уже говорил, активно проявили себя москвичи, выдвинув меня на многих предприятиях, но где-то, ещё не доходя до горкома, а в других случаях и в самом горкоме, моя кандидатура исчезала. Многие партийные организации Свердловска выдвинули меня — «Уралмаш», электромеханический завод, «Уралхиммаш», Верх-Исетский завод, «Пневмостроймашина» и другие крупные предприятия. И Свердловский горком под этим мощным нажимом принял решение рекомендовать меня. Но это ещё не всё, следующий этап — пленум обкома партии. Там разгорелись настоящие страсти по этому поводу.

Когда рабочие пригрозили забастовкой, а пленум всё не мог принять решение, и, чувствуя, что напряжение всё больше и больше нарастает, ситуация может выйти из-под контроля, в ЦК решили отступить. И практически уже на последнем региональном пленуме, проходящем в стране, он состоялся в Карелии, меня избрали на конференцию. Мои «доброжелатели» не могли позволить, чтобы я прошёл делегатом от таких крупных организаций, какими являлись Москва и Свердловск.