— Этот вопрос обсуждался на заседании комиссии. Выступал, в частности, товарищ Колесников, директор Норильского горнометаллургического комбината, и тоже вносил предложение установить в стране президентский пост и избирать на него кандидата таким образом, как предлагает здесь товарищ Шестопалов. Комиссия обсуждала это предложение, и мы пришли к тому мнению, которое зафиксировано в резолюции, а именно: нам негоже отказываться от того, что рождено самой практикой нашей революционной борьбы. Советы рождены творчеством самого народа, связаны с именем Ленина. И не вина Советов, что они оказались в нынешнем положении. Вина — в другом, о чём мы с вами не раз в последнее время говорили, в том числе и на этой конференции. Но нет сомнения в том, что форма Советов позволяет по-настоящему реализовать потенциал социалистической демократии. Поэтому отказываться от советской формы, мы считаем, принципиально не следует. Это первое.

Второе. Нам кажется, что президентская форма правления в условиях нашего многонационального государства неприемлема и не вполне демократична, поскольку слишком большая власть сосредоточивается в руках одного человека. Нам лучше иметь Верховный Совет, который будет формироваться так, как мы задумали, — съездом Советов, где будут представлены все нации и народности, все общественные слои. Там будет решаться и вопрос о Председателе Верховного Совета.

Нужно признаться, что много вопросов было поднято на конференции.

Действительно нигде до сих пор не возникал публично вопрос, например, о возможности добровольного выхода из партии, о демократичности выборов да и другие. Вопросы-то поднимались, им аплодировали, их поддерживали, с ними спорили, но как же они претворялись в жизнь?

Настенька жила в Москве и, значит, совсем недалеко от Кремлёвского Дворца Съездов, где заседала конференция, но о том, что там происходило, узнавала так же, как все, по газетам и с экрана телевизора. Первого июля она сидела вместе с папой и Верочкой у голубого экрана. Они пили чай и смотрели прямой репортаж с конференции. Делегаты обсуждали поправки к резолюции «О гласности».

Слово для поправки предоставили делегату из Тюменской области Ведерникову. И телевизор донёс слова предлагаемой поправки:

— Пункт пятый, строчка шестая. Записано: «Конференция считает недопустимым сдерживание критических выступлений прессы». Предлагаю поставить запятую и дописать: «как и опубликование необъективной информации, задевающей честь и достоинство гражданина»…

Он сказал ещё что-то, но его перебила Настенька:

— Папа, ты слышал? Наконец-то заговорили обо мне.

— Минутку, — остановил её Алексей Иванович, поднимая палец. — Слушай.

На предложение отвечал Горбачёв:

— Ну что же, эта тема звучала в выступлениях делегатов. Человека мы не должны унижать обидными эпитетами, недостоверными или ложными фактами.

Предложение верное. Тут трудно с чем-то спорить.

— Вот то, что нам надо, — сказал Алексей Иванович, откидываясь в кресле.

Хорошо, что я записываю всё на видик. Надо будет дать эти слова завтра Леониду Евгеньевичу. Может, они ему пригодятся в выступлении.

Судебное заседание по делу Настеньки было назначено на понедельник четвёртого июля. Стороны тщательно готовились. Понедельник наступил. В Москве стояла июльская жара.

Настенька пришла на суд в однотонном голубом костюме из лёгкой блузки и юбки. Никаких украшений девушка не надела, но сама блузка, застёгнутая до шеи, плотно обтягивающая девичью грудь и обрамлённая строгим белым воротником, как бы подчёркивающим высоту полных грудей, украшала Настеньку, а расклешённая юбка, доходящая до самых колен, придавала фигуре парадную строгость. Обычно рассыпанные по плечам волосы в этот раз были аккуратно подобраны и стянуты на затылке голубым ободком, позволяя концам волос пушистым веером расходиться на плечи.