Очевидно, уже тогда ей было приказано органами вести двойную игру, которую так гениально раскрыл перед нами прокурор.

К счастью для моей подзащитной, которая, хоть на первый взгляд и подтвердила некоторые аспекты обвинения, на самом деле она ничего подобного из красочно описанного не совершала. Автору публикаций Аликберову, а вслед за ним и прокурору, захваченным фантастическими разоблачениями, сыплящимися сегодня на наши бедные головы со всех сторон, трудно было поверить в то, что КГБ в этой истории проявила свою активность не с идеей убийства распутного молодого человека, а с целью обезопасить страну от распространения опасной болезни СПИД, которую привёз в Москву с собой иностранный подданный Аль Саид. Появление офицера КГБ в здании МГУ с вопросами о том, кто мог быть в контакте с алжирцем, корреспондент Аликберов расценил, как попытку органов прикрыть дело об убийстве, о котором в органах даже не знали, поскольку дело об убийстве закрыли значительно раньше, и с именем иностранца оно тогда не было связано. Публикация опорочила сначала органы, а затем и мою подзащитную.

Между тем, буквально три дня назад на партийной конференции была принята резолюция «О гласности», в которой записано следующее.

Пермяков взял со своего стола газету и зачитал строки:

— Конференция считает недопустимым сдерживание критических выступлений прессы, как и опубликование необъективной информации, задевающей честь и достоинство гражданина.

Сидевший и до этого тихо зал, теперь буквально замер, не слыша даже жужжавших на оконных стёклах мух. Всё внимание впаялось в небольшого человечика, неторопливо расхаживающего перед столом заседателей.

— Простим моей подзащитной, воспитанную в ней советской школой искренность, откровенность, честность и неумение самой бороться с ложью и фальшью, окружающие нас порой в этом мире. Эти добрые качества не сыграли ей на пользу при знакомстве с, как правильно было сказано товарищем прокурором, ловеласом Вадимом, человеком испортившим, очевидно, не одну женскую судьбу.

Моя подзащитная не вешалась на шею Вадима, как утверждалось только что. Она познакомилась с ним задолго до происшедшего, когда только поступила на учёбу в институт, где, к несчастью для неё учился уже и Вадим. Это он был инициатором их знакомства, он пригласил её в ресторан, где вместо приятного обеда получил пощёчины от своей новой знакомой за хамское поведение; это именно он организовал рождественский банкет, за который расплатился наличными, заработанными его родителями, а не им самим; он пригласил девушку в качестве переводчицы и одновременно японской гейши для услады своих друзей, а точнее нужных ему людей. Моя подзащитная оказалась жертвой троих мужиков, после, так называемой, любви с которыми бежала от такой радости через всю Москву ночью в метель от здания МГУ до самого центра домой, где упала без сознания и потом почти два месяца пролежала в больнице с воспалением лёгких. Всему этому мы найдём подтверждения в свидетельских показаниях.

А теперь я хочу задать несколько вопросов моей подзащитной.

Настенька встала.

— Ну что я вам говорил? Он разнёс прокурора, — восхищённо произнёс шёпотом Евгений Николаевич.

— Всё зависит ещё и от того, как отнесутся судьи, какое они получили указание, — не согласился с оптимизмом Инзубова отец Настеньки. — Но посмотрим.

Адвокат спрашивал:

— Когда вы столкнули с себя Вадима, а я допускаю, что в момент сильного психологического потрясения, каковым было групповое насилие, человек может быть неимоверно сильным, тому есть немало подтверждений, вам пришло в голову, что упавший на пол человек мёртв?

— Нет.

— О чём вы думали в тот момент, когда освободились от насильника?

— Хотела скорее уйти оттуда?

— Вы стали одеваться?

— Да.