Он выбрал это место на бизань-мачте, повинуясь внезапному импульсу, и впоследствии никогда об этом не жалел, хотя был во время боя на волосок от смерти. В таком выборе, однако, имелся и свой резон. Хорнблоуэр мог присоединиться к адмиральской свите или напроситься в помощь командиру одной из батарейных палуб, но на шканцах и возле орудий он ощущал бы себя только винтиком слаженной боевой машины, какой являлся мощный линейный корабль в сплаве с отлично обученным экипажем. А здесь, на топе бизани, он мог действовать независимо и самостоятельно. Немного неудобно было оттого, что пришлось прогнать законного командира, молоденького мичмана, но Хорнблоуэр утешал себя тем, что оказал юноше, по сути дела, большую услугу: того отправили вместе с расчетом в помощь корабельному хирургу, а лазарет во время сражения считался самым безопасным местом, в отличие от топа бизани, где риск быть подстреленным или свалиться в море вместе со сбитой ядром мачтой был несравненно выше.

Хорнблоуэр еще раз окинул взглядом свои новые владения. Все на месте, не считая картузов с порохом. Их поднимут наверх только после сигнала боевой тревоги — обычная предосторожность на парусных судах. Капитан мысленно расставил своих людей. Сам он, разумеется, будет номером первым в орудийном расчете. Вторым номером и заряжающим вызвался сам граф Миранда. Услышав о решении Горацио принять участие в бою «на самой макушке», как выразился дон Франсиско, отважный испанец без колебаний предложил свои услуги, а также настоял на участии Рикардо и пятерых легионеров. Все вместе они образовали полный боевой расчет. Один месье Виллебуа не смог присоединиться к товарищам. Его уже не было на «Виктории». По просьбе адмирала Коллингвуда, назначенного командовать одной из двух колонн, на которые разбилась эскадра согласно диспозиции, изложенной в приказе, получившим впоследствии название «Меморандум Нельсона», француз был переправлен на флагманский корабль Коллингвуда «Монарх», где ему предстояло выполнять обязанности переводчика.

Все, от последнего юнги до убеленного сединами адмирала, предвкушали громкую победу, трофеи, множество пленных и, конечно, призы.

Мысли Хорнблоуэра перескочили на другое. Сегодня было уже 20 октября. Срок, назначенный Наполеоном, истек вчера, а корабли Вильнева так и не появились в Атлантике. Впрочем, по этому поводу никто не унывал. На рассвете вчерашнего дня выдвинутые вперед фрегаты наблюдали за попыткой нескольких линейных кораблей покинуть Кадисскую бухту. Попытка не удалась из-за сильного противного ветра, но никто уже не сомневался, что она будет повторена, стоит только ветру изменить направление на более благоприятное. У Хорнблоуэра были и дополнительные основания считать выход французского флота из гавани неизбежным. В своем послании Бони, помимо угрозы отдать Вильнева под трибунал, сообщал также, что в Кадис направляется адмирал Розильи с самыми широкими полномочиями. Суть этих полномочий не раскрывалась, но и последнему дураку было понятно, что за этим кроется. Вильнев предпочел бы смерть позору смещения с поста командующего флотом. Поэтому он не мог позволить себе дожидаться приезда нового командующего и готов был сделать новую попытку в любую минуту. Сегодня, правда, такая возможность выглядела маловероятной.

Капитан окинул взглядом горизонт, небо. Ветер, дувший в прежнем направлении, начал понемногу стихать. Если так пойдет и дальше, к завтрашнему утру надо держать ухо востро.

Серый туманный рассвет забрезжил над Атлантикой. Если бы сторонний наблюдатель мог подняться на высоту птичьего полета, взору его открылась бы удивительная панорама. Узкий и длинный язык Кадисской бухты белел заплатками поднятых парусов. В акватории порта было тесно от собравшихся кораблей. Головное судно медленно пробиралось к выходу из бухты по фарватеру. За ним, в некотором отдалении, следовали другие корабли.

Еще одно скопление судов располагалось милях в тридцати от первого.