Капитан Харди прервал размышления Хорнблоуэра.

— Капитан, вы сейчас свободны?

— Так точно, сэр.

— Очень хорошо. Главный хирург флота только что сообщил мне, что убыль личного состава на некоторых судах составляет больше десяти процентов, а на флагмане еще выше. Я полагаю необходимым, срочно отправить большую часть раненых в Англию. Для этой цели сейчас оборудуется одно из захваченных испанских судов. В бою корабль почти не пострадал. Мы намереваемся превратить его во «флейту», сняв пушки и разместив на батарейных палубах временный лазарет. Своего рода плавучий госпиталь…

— Понятно, сэр, — сказал Хорнблоуэр, которому вовсе не было понятно, каким боком это касается его.

— Вы не откажетесь, надеюсь, отвести его домой? — задал вопрос Харди.

Хорнблоуэр не поверил своим ушам. Любой из многочисленных «безлошадных» коммандеров или лейтенантов с большой выслугой, которых всегда полно при штабе командующего, сочтет за честь подобное предложение. Почему же флаг-капитан делает его ему, чужому, по сути дела, пассажиру, не имеющему никаких прав и даже временно не приписанному к эскадре?

Как бы отвечая на невысказанный вопрос, Харди продолжал:

— Я прошу вас об этом, потому что такова была последняя просьба командующего. И еще он просил вас передать м-ру Генри Марсдену, Секретарю Адмиралтейства, вот этот пакет, присовокупив его к вашему рапорту. — И капитан Харди протянул Хорнблоуэру запечатанный личной печатью адмирала конверт. — Теперь, полагаю, вопросов больше нет?

— Так точно, сэр! — ответил Хорнблоуэр.

Капитан Хорнблоуэр привел двухпалубный линейный корабль «Андалузия», срочно переименованный в «Трафальгар» и переоборудованный под госпитальное судно, на Плимутский рейд в последний день октября 1805 года. Сдав раненых и временно полученный под команду приз портовым властям и выполнив все необходимые формальности, он смог, наконец, уединиться с женой и сыном в невзрачной квартирке на Извозчичьей Аллее.

Встреча была радостной и бурной. Мария тоже заразилась всеобщим ликованием, царившим во всей стране по получении известий о громкой победе английского флота, и смотрела на мужа с немым обожанием, как на какого-нибудь античного героя. Нельзя сказать, что ее отношение не льстило самолюбию Горацио, но уже через пару дней неумеренные восторги супруги стали его раздражать, вызывая тоску и желание снова оказаться на шканцах корабля, даже если это будет дрянной портовый лихтер.

По зрелому размышлению, Хорнблоуэр решил не ехать в Лондон, а отправить свой рапорт и письмо Нельсона на имя Марсдена по почте. Контр-адмирал Фостер собственноручно поместил оба документа в шкатулку, предназначенную для ближайшего курьера. Теперь оставалось только ждать развития событий и надеяться, что у чиновников Адмиралтейства хватит совести не забыть о тех обещаниях, на которые они не скупились, когда испытывали нужду в его услугах.

Как ни странно, ответ не заставил себя долго ждать. Уже на четвертый день Хорнблоуэр получил официальный пакет, в котором находилось письмо за подписью Марсдена. Сухие, казенные строчки послания разочаровали капитана, равно как и содержащееся в нем предписание «считать себя во временном отпуске, вплоть до особых распоряжений…» . Ни слова о его миссии, никакой реакции на благосклонный отзыв покойного адмирала Нельсона, ни строчки о новом назначении и ни малейшего намека на самостоятельное командование.

Трижды прочитав краткое письмо Первого Секретаря, Хорнблоуэр пожал плечами и с философским смирением отправился в госпиталь навестить раненого Буша.