Медведица сразу направилась к лесу, а медвежонок уселся на камень. Я выстрелил в него с расстояния около ста двадцати ярдов, и он свалился на землю, но тут же поднялся и пополз в лес, откуда до меня донеслись его жалобные стоны: я понял, что жить ему осталось недолго.
Звук выстрела моего ружья заставил еще нескольких медведей пуститься вплавь вниз по течению, и вскоре передо мной проплывала другая самка с полуторагодовалым детенышем. Я убил ее выстрелом в голову. Медвежонок, увидев меня и поняв, что я явился причиной гибели его матери, яростно бросился в мою сторону. Но прежде чем он успел отомстить за гибель своей матери, я всадил порядочный заряд дроби в его правый глаз, что заставило его закрыть и левый. Не успел он снова его открыть, как опять бросился на меня, обезумев от ярости и боли. Как только он приблизился к берегу, я выстрелил из второго ствола. Заряд почти ослепил его, теперь вся его голова была в крови; натыкаясь головой на камни и деревья, медвежонок удалился в лесную чащу.
Тут я увидел еще одну пару медведей — самку с детенышем, только что вылезших из воды в ярдах шестидесяти выше по берегу и свирепо оглядывавшихся по сторонам. Пока медведи прошли несколько ярдов по направлению к лесу, медведица не спускала с меня строгого взгляда. Я знал, что стрелять в нее значило подвергнуться серьезному риску — ведь ее сопровождал полуторагодовалый медвежонок, но не смог воспротивиться соблазну. Мне повезло: пуля попала ей прямо в сердце и свалила ее на землю. Однако она нашла в себе силы снова подняться на ноги и добежать до леса, где я вскоре нашел ее мертвой и без детеныша.
От подошедших ко мне капитана и матроса я узнал, что они стреляли в первую проплывшую мимо меня медведицу, после чего она добралась до небольшой пустынной возвышенности невдалеке от леса, где и умерла от полученной раны.
Оставив их свежевать тушу убитой медведицы, я направился вверх по реке и набрел на большой живописный водопад. Там я удобно расположился на голых камнях, чтобы полюбоваться красивым зрелищем и понаблюдать за несколькими белыми медведями, попавшими в поле моего зрения.
Непродолжительное наблюдение было прервано появлением белого медведя: старый самец вылез справа от меня из ольховника и медленно направился в мою сторону, опустив глаза к земле и едва не касаясь ее носом. Опершись локтями о камень, я нацелил на него свое ружье и, позволив ему приблизиться ко мне на пять ярдов, нажал на спусковой крючок. Пуля, попавшая в самую макушку, убила его наповал, но, упав, он скатился вниз по гладкому каменистому берегу в реку.
Оглядевшись вокруг, я увидел еще одного такого же громадного медведя, который осматривался, наполовину высунувшись из воды. Заметив меня, он тотчас же изо всех сил поплыл в мою сторону. Я был не готов к этой встрече и кинулся в лес, чтобы там перезарядить мое безотказное ружье. Пока я был занят этим делом, медведь нырнул в воду и поймал лосося, которого он затем пару раз подбрасывал в воздух, чтобы снова поймать его в воде. Когда я вышел из леса с заряженным ружьем в руках, я увидел, что медведь стоит в воде и, опираясь передними лапами о камень, с жадностью пожирает пойманного лосося. Прокравшись через кусты, я вышел прямо на него и прервал его завтрак, свалив зверя выстрелом пониже правого уха. Какое-то время мне казалось, что медведь находится в состоянии агонии, однако в конце концов он пришел в себя настолько, чтобы выйти на берег и уйти, пошатываясь, в лес.
Никогда в жизни я так не жалел, что не захватил с собой достаточно патронов, как в этот день самой великолепной охоты, которая когда-либо выпадала на долю охотника. Я уверен, что мог бы с легкостью уложить еще четыре-пять пар медведей. Их было очень много — мне самому удалось насчитать тридцать два, хотя их наверняка было намного больше, ведь после обильной трапезы они обычно отправляются в лес спать.
Располагая всего двумя оставшимися зарядами, не считая тех, которыми было заряжено мое ружье, я счел благоразумным вернуться на судно и подождать там прихода остальных людей. |