|
Могу гарантировать, леди Барбер, что вы не подвергнете себя ни малейшей опасности, если полакомитесь конфетами, находящимися на, позвольте так выразиться, первом и втором этажах коробки. — Он причмокнул губами, довольный собственным остроумием, и продолжил: — Опасность гнездилась только в мезонине. При ближайшем рассмотрении — не требующем никаких специальных знаний в области химии — невооруженным глазом Скотленд-Ярда или, если хотите, судьи Высокого суда правосудия (которого лично я ставлю гораздо выше, если позволите так выразиться, в этой паре) — так вот, повторяю, при ближайшем рассмотрении становится совершенно очевидно — тут я возвращаюсь к пункту «а», — что шоколад в какой-то момент был аккуратно разрезан пополам с помощью какого-то острого инструмента (например, с помощью скромного, но очень эффективного лезвия бритвы, каким пользовался вчера я сам), потом половинки опять совместили, а в конце закрепили стык, расплавив его умеренным нагреванием и образовав незаметный шов. Я ясно изъясняюсь?
Поскольку молчание принято считать знаком согласия, он продолжил: — Когда я говорю, что пополам был разрезан шоколад, я именно это имею в виду. Я не имею в виду, что оригинальная начинка, которая, как я понимаю, имела твердую и хрустящую консистенцию, тоже была разделена пополам. Это потребовало бы от манипулятора лишних усилий и напряжения, не говоря уж о том, что повлекло бы за собой риск затупить тонкий инструмент, который, по моим предположениям, был использован. Нет! По всей вероятности, разъят был только панцирь (если позволительно употребить такой, признаю, несколько неточный, термин для описания мягкой оболочки твердой сердцевины), то есть действия были совершены в порядке, обратном тому, который выполняет кондитер, после чего съедобная начинка была удалена, а две шоколадные скорлупки набиты другим наполнителем — кажется, так это называется — и соединены, снова приобретя завершенный товарный вид. Коротко говоря, безусловный вывод состоит в том, что злоумышленник в данном случае, удалив половинку внешней оболочки описанным мною только что способом, вынул съедобную начинку и заменил ее вредной субстанцией, которую я и идентифицировал. Флэк потер лоб и слегка поклонился судье так, как он это неизменно делал в суде в конце речи. Дерек первым нарушил блаженную тишину, воцарившуюся наконец после словоизвержения Флэка. — Но почему карбид? — спросил он. — Какой страной выбор для отравителя. — Действительно, почему? «Странный», мой юный друг, — самое уместное здесь слово. Настолько странный, что перед нами встает вопрос — вопрос, который, согласен, напрямую меня не касается, но, быть может, мне будет дозволено высказаться по нему в качестве amicus curiae?: отравитель ли это вообще? Не больше ли это похоже на весьма жестокий и глупый розыгрыш? — Розыгрыш?! — возмутилась Хильда. — А вы подумайте, — продолжал Флэк, уставив на нее свой толстый указательный палец. — Подумайте. Конечно, дело эксперта-токсиколога, каковым я, разумеется, не являюсь, судить, но я бы взял на себя смелость предположить, что, если проглотить такую конфету целиком, как пилюлю в облатке, количество карбида, заключенного в начинке, может произвести весьма неприятный, не исключено, даже фатальный эффект. Точно сказать не могу, однако это вполне вероятно. Но кто когда слыхал, чтобы так ели шоколадные конфеты? Сам raison d’être подобных изделий заключается в удовольствии медленно и постепенно смаковать их, а это решительно перечеркивает замысел «отравителя». Нет! Существует лишь два способа лакомиться такими конфетами. Один — тот, который предпочитаете, как я заметил, вы, леди Барбер: откусывать и жевать, прошу прощения за грубость выражения, но я не знаю, как это можно выразить по-иному. |
