Федору не хотелось выезжать в пасмур и хмарь, но на тракте действительно стало легче. На ветру прояснились мысли, сырой воздух показался сладким и терпким. Чудесно пахло лесом, дождем и дымом – и вкусно показалось дышать полной грудью. Настроение Федора так исправилось, что он даже завернул в трактир Силыча, справиться о новостях.

Ничего интересного, однако ж за ночь не случилось. Трактирщик утреннему гостю разулыбался, предложил свежего ситного с изюмом, чаю с медом – но никаких новостей не сообщил. Интересные гости не останавливались. Федор проговорил с Устином не больше пяти минут, отказался от чаю и вышел, а выйдя, увидал довольно необычную картину.

Около привязанного к изгороди вороного стояла девка и кормила коня кусочками сдобного кренделя. Вороной пофыркивал, но брал крендель у нее из рук, а она оглаживала его, называла ласковыми именами – и вообще обращалась с ним весьма уверенно, как человек, привыкший иметь дело с лошадьми.

Федор подошел.

– А вот кренделем его кормить – это баловство, – сказал он.

– Сама знаю, – усмехнулась девка, бросив на него косой взгляд. – Хороший жеребчик.

Федор успел оглядеть девку с головы до ног. Овчинный тулупчик нараспашку был накинут поверх синего ситцевого платья, голубая косынка едва прикрывала волосы – фигурка плотная, гибкая и сильная, а лицо… Вроде бы ничего особенного нет в лице – северяночка, курносая и скуластая, глаза длинные и серые, губы четкие и яркие, толстенная коса цвета ржаной соломы – но общий вид неописуем и незабываем. Насмешливая складка губ. В глазах холодный острый огонек, разум, лукавство, дикое веселье. Ласка, куница, горностайка – маленький, ловкий, гибкий хищник…

Не попадались Федору такие девки.

– Будь ты парень, – сказал он, отвязывая повод, – я б решил, что лошадь свести хочешь.

– А может и хочу, – рассмеялась девка. – Забоялся?

– Звать-то тебя как?

– Кто назвал, тот и знал.

– Экая ты скрытная. Для здешних что-то больно храбрая… Ты что, не в Прогонной живешь?

– Ну и не в Прогонной. На выселках.

– Это где ж?

– Где? Да на ржавом гвозде, с третьей полки, где дохлые волки!

Девка рассмеялась. Федор был озадачен.

– Небось, волки от языка твоего передохли, не иначе?

Девка снова коротко рассмеялась, откровенно показав яркие зубы с еле заметной щербинкой между передними резцами.

– Нет, голубчик. Волки-то в наших краях все больше по дурости своей дохнут. Все суются, болезные, куда их не просят…

– Да Бог с ними…

– С ними-то Бог, а тебе-то, гляди-ка, и до порога недалеко.

Девка протянула вороному последний ломтик кренделя, отряхнула ладошки и пошла прочь.

– Эй! – Федор едва вернул дар речи. – До свиданьица, краса неописанная!

Девка обернулась и бросила через плечо с великолепным насмешливым превосходством петербургской аристократки:

– Разлакомился, сокол ясный! Коль не говорю – стало быть не желаю свиданьица-то!

И не спеша, направилась по тракту к околице. Федор проводил ее взглядом.

«Вот… дикарка… – думал он, рассматривая удаляющуюся девичью фигурку с удовольствием и досадой одновременно. – Змейка, да еще и ядовитая… Такая, похоже, если… вечерок коротать… особенно стесняться не будет. Дым с копотью… Интересно. Только как к такой подступишься – нахалка…»

Минуту помедлив, Федор вернулся в трактир.

Устин Силыч, надев очки, проверял счета, но тут же отложил в сторону толстенную засаленную тетрадь.