Горожане вели себя тихо.

Конечно, оборонять даже маленький городок силами трехсот бойцов при двух танках почти без горючего и двенадцати БМД, броня которых, как выяснилось, не спасает от огня здешних пушек, можно только в кино. Тем более, что патронов осталось по полторы тысячи на ствол, а снарядов – по два неполных боекомплекта. Надежда была только на выходящую за всяческие рамки жестокость, на ошеломление противника и на его деморализацию. И Адлерберг, разослав главам государств свои телеграммы‑ультиматумы, начал готовить первую акцию устрашения.

Вагон был переполнен, в коридоре стояли. Чтобы протиснуться в туалет, приходилось серьезно работать локтями. Воняло именно так, как и должно было вонять: давно не мытой возбужденной толпой.

Куда они все, в замешательстве думал Сайрус. На фронт? Вот эти рафинированные дезертиры? А если не на фронт, то куда?

Слава Богу, оборону купе боцман еще держал. Иначе…

Сайрус скрежетнул зубами. Сдерживаться становилось все сложнее и сложнее.

Вновь давали знать о себе глаза. Табачный дым, заполнявший коридор…

– Господа, никто не будет против, если я открою окно?

Против никто не был.

Погасили лампу, отодрали плотную штору, для верности прихваченную кривыми гвоздиками. Потом Сайрус ухватился за ручку окна, несильно дернул – и вывернул всю форточку с корнем. Молча выкинул ее наружу. За окном летели паровозные искры. Пахло скверным углем.

Двое суток в Порт‑Блесседе были сплошным бредом. Сайрус нервно посмеивался, вспоминая все это… хотя правильнее бы было, наверное, оставаться злобно‑серьезным или холодным и ироничным…

Уже не получалось.

Так или иначе, к концу вторых суток Сайрус неожиданно для себя стал экстраординарным представителем генерал‑губернатора Острова, выполняющим специальное его задание, а именно: самолично изучить обстановку вокруг города Вомдейл и представить свои рекомендации. Полномочия Сайруса были огромны…

Вот только экстренного поезда ему не дали.

Потом, когда тащили на гору украденные зеркала и обрезанные на чердаках бельевые веревки – тащили, конечно, полковник и Дэнни, Глеб ковылял кое‑как: повисал на костыле, обходил его мелкими шажками, перебрасывал вперед, втыкал, снова обходил, – он все не мог выбросить из головы услышанный разговор… ах, надо было вернуться, надо было выяснить все окончательно, теперь – будет мучить до самой смерти… то есть недолго…

Бросьте, бросьте. Никаких «недолго». Жить будем еще сто лет.

Бедная Светлана…

«Знаешь, я понял так, что этот, недотравленный – из наших.» – «Каких это наших?» – «Ну, из людей Турова, которые были тут.» – «Ничего себе. А мы его на танк прикрутили. Вот он поправится…» – «Кто же мог знать. Переодетый…» – «Да… Какая‑то, Петя, херня из всего этого получается, мне не понятная. Как по‑твоему: Адлер чокнутый или просто дурак?» – «По‑моему, и то, и другое.» – «Вот и мне мерещится…» – «Плохо, что его зайчики поддержали.» – «То‑то и оно. Есть у меня мнение, что надо когти рвать – а то запросто лапки надуем.» – «Это точно. Сколько нас осталось, а, Захир? Ведь меньше трети…» – «Какая треть, Петя? Если всех считать, что сюда вошли – полторы тысячи было! И что осталось?» – «Мне кажется, не всех побило…» – «Ясно, не всех. Горелик, например, со своими – чтоб я сдох! – ушли в камыш.