Потом – из воды вылетела, изгибаясь, раскинув длинные плавники‑крылья, необыкновенно красивая и сильная рыба, перевернулась и рухнула, взметнув косой фонтан. Матрос накручивал мотовило, подтягивая ее к себе. Поднесли треугольный сачок на длиннющем шесте. Рыба долго не шла в него…
– Она очень красивая, – сказал Билли. Рыба лежала на палубе, вздрагивая. – Я не хочу видеть, как ее зарубят.
– Пожалуй, я тоже, – сказал дядя Игнат. – Давай‑ка прогуляемся на корму…
Они были первыми, кто увидел маленькое черное пятнышко на востоке. Казалось, за горизонтом идут в плотном строю три‑четыре парохода…
– Я так и не сказала тебе «спасибо»…
– Сказала. Я помню, что сказала.
Он стоял неподвижно, смотрел мимо, говорил не оборачиваясь. Если бы не страшная тишина, окутавшая корабль, его бы просто не было слышно.
– Все равно: спасибо тебе. Я знала, что ты поможешь.
– Просто так совпало… Не будем об этом. Обошлось.
– А о чем будем?..
– Ни о чем. Извини, мне надо бы побыть одному.
Светлана вспыхнула, отшатнулась. Повернулась уйти…
– Постой! – другим, испуганным голосом сказал Глеб. – Прости, не уходи, я сказал глупость. Мне очень трудно сейчас…
– Только тебе?
Кажется, он даже скрипнул зубами.
– Хорошо, – сказала Светлана. – Я не уйду.
Она вернулась, встала рядом, положила руку на плечо. Плечо было каменным.
– Дэнни совсем плохо, – сказала она. – Он умрет?
Глеб кивнул.
– Я ничего не смогу сделать, – сказал он. – Эти ариманитские штучки… может быть, ты слышала о них.
– Я много чего слышала. Не знаю, чему верить.
– Наверное, всему. Добавь разве, что они страшно расплачиваются за свои умения. Блистательное исключение – их высшие. Те умеют перекладывать расплату на головы паствы.
– Какие же мерзавцы…
Глеб пожал плечами, чуть повернулся к ней.
– Думаешь, я лучше? – спросил и посмотрел в глаза.
Она вдруг задохнулась.
– Ты не представляешь, сколько грязи, крови… сколько предательств… ради чего? Ведь в конечном итоге – пустота… – он замолчал. Лицо его померкло. – Я так долго и много размышлял категориями: народ… страна… уцелеть… победить… – они затерлись, понимаешь? Что мне народ? Большая толпа… А – страна, власть, благо? Такая битая условность, такой иероглиф… Но ведь меня никто не спрашивает, что я думаю обо всем этом, да и сам себя я не спрашиваю…
– Глеб…
– Я так люблю тебя, что мне ничего не надо больше, а получается – наоборот… чем ближе я к тебе, тем все безнадежнее и безнадежнее…
– Но это неправда. Я…
– Да.
– Что? Что?
– Ты моя. Ты самая моя, настолько моя, что так не бывает, но так есть. Поверь: мне наплевать на корону, на долг, на судьбу. На честь. Лишь бы быть с тобой, просыпаться возле тебя… И – смешно – это так просто сделать. И – так невозможно, что…
– Но – отчего?! – она почти кричала.
Он спрятал лицо в ладонях и покачал головой. Он качал и качал, и это было почему‑то самое страшное.
– Они… что‑то сделали… с Билли? – она выговорила это, чувствуя, как слова обжигают губы.
– И это тоже, – сказал он глухо. – Но это… преодолимо. Я… найду ключик, я знаю… Хуже – другое. |