— Я наблюдала за тобой, Дрей, много-много раз! О да! Я боролась со своими желаниями, со своей страстью к тебе. Она разрывала мне сердце. Но больше я не могу противиться. — Она поползла ко мне, умоляя: — Пожалуйста, Дрей, пожалуйста!

Мог ли я поверить? Слова казались вызубренными, заученными ради какой-то скрытой цели. И все же — она лежала у моих ног, умоляя меня, нагая, опутанная изумрудами на нитях, светясь розовым телом. Я не знал, была ли это еще одна дьявольская хитрость — или принцесса истинно возомнила, что любит меня.

Она поднялась, протянув ко мне руки, грудь ее поднималась и опускалась от страсти, красные губы сияли, глаза горели любовью, все чувства поражали глубиной…

Дверь распахнулась от удара, и в комнату ввалился, шатаясь, чулик с торчащим из тела копьем, с которого стекала яркая кровь.

Натема истошно закричала.

Я прыгнул вперед, схватил упавшую шпагу чулика правой рукой и кинжал левой. Заслонив Натему, я повернулся лицом к взломанной двери.

В комнату ввалился еще один чулик , пытавшийся удержать разрезанные края горла. За дверью бушевали люди и зверо-люди.

— Быстро! — схватила меня за руку Натема. Она, не одеваясь, бросилась к нише, где обычно стоял воин в стальной кольчуге. Скользнула в сторону панель. Мы прошли в тайный ход — и тут прилетевшее копье вонзилось, дрожа, в дерево, не давая панели полностью закрыться.

Яростные крики и лязг стали пришпорили нас, и мы побежали во весь дух по каменной лестнице в тусклом свете светильников пока не добрались до площадки, куда выходило много дверей. Позади нас послышался топот ног. Перед одной из дверей лежало тело воина в кольчуге. Его забили до смерти дубинами. Измолотили в кровавое месиво. Вокруг лежали кучей тела рабов, людей и зверей. Он умер достойно. Я отдал воину честь, он несомненно ее заслужил.

Затем нагнулся и поднял его широкий кожаный пояс со стальной пряжкой. На поясе висели пустые ножны для шпаги и кинжала. Я подобрал это превосходное оружие — одно вынул из тела раба-оша , другое из твари, сплошь покрытой черными волосами, с носом, который сделал бы честь орудийному порту.

— Скорее, идиот! — взвизгнула Натема.

Я устремился за ней, стискивая в руках обретенный арсенал.

Мы побежали по тускло освещенным масляными светильниками потайным ходам дворца. Вокруг дико плясали тени. Я услышал впереди звук шагов и остановился. Натема прильнула ко мне, тяжело дыша. Я воспользовался задержкой и застегнул на талии широкий кожаный пояс убитого воина. Щегольская одежда оказалась вполне пригодной для вытирания клинков. Затем я снял ее и отбросил прочь, оставшись в одной набедренной повязке.

— Нижни будет недоволен, — прошептал я.

— Что? — поразилась она.

— Его белые шелковые перчатки вконец испорчены.

— Недоумок! — Ноздри Натемы побелели. — Перед нами убийцы, а ты болтаешь о белых шелковых перчатках!

У Натемы все еще оставались изумрудные серьги и ожерелье, ниспадающее до талии. Пока я аккуратно снимал это с нее, она непонимающе глядела на меня широко распахнутыми глазами. Камни я выбросил.

— Пошли, — сказал я и посмотрел на нее. Нагнувшись, я потер рукой в пыли на полу, а затем вымазал грязью ее лицо, волосы и тело, несмотря на то что она сопротивлялась, извиваясь и ругаясь.

— Помни, — резко сказал я. — Ты — рабыня. Если бы взгляд мог убивать, Натема бы меня убила.