Компания едва поспевала за Мишей.

— На сверхзвуковой шпарит! — сказал Илька посмеиваясь. — Точно бриллианты в ювелирный тащит!

— Не говори! — согласился Вася. — Вот Федор Михайлович обрадуется! Вот, скажет, подводные археологи…

— Жди! — перебил его Костя. — Влетит нам от него — вот что. Изуродовали. Доконали. Принесли бы целенькую…

— Вообще-то да, — вздохнул Вася.

— А как будем скреплять? — спросил Костя. — Все куски достали? Совпадут ли?

— Как миленькие! — усмехнулся Илька. — Как же они могут не совпасть у такого человека, как Миша? Пусть посмеют!

«Он опять за свое, — подумал Одик. — До сих пор не может простить Мише и ребятам, что они забираются на мыс, а он — нет!»

Один человек не принимал участия в разговоре — Толян. Он всю дорогу молчал.

Скоро они свернули от моря в узкий проулок. Навстречу им шла высокая худощавая женщина с седым пучком. Ее авоську оттягивали пакеты с пастеризованным молоком и хлеб. Ребята поздоровались с ней, уступая дорогу. Она ответила, улыбнулась, и возле губ ее и на щеках прорезались морщинки.

— Кто это? — спросил у Васи Одик, когда она прошла.

— Анна Петровна, — шепнул Вася. — Химичка. Она всегда за ребят… Справедливая… До ужаса!

— Между прочим, когда-то была женой Краба, — бросил Костя. — Их Севка учится в ЛГУ, а летом живет здесь. То у нее, то у него. Видно, не решил еще… — Костя замолк.

Перед глазами Одика встало лицо Лили — смуглое, узкое, с тонким носом и блестящими карими глазами. И еще почему-то встали перед ним серьезные, точные глаза Виталика.

Ребята вышли к главной улице — автостраде, скоро очутились у большого двухэтажного дома и нырнули в подъезд. Вслед за Катраном с его камерой нырнул и Одик.

— А ты куда? — спросил его Илька у лестницы. — У тебя есть пригласительный билет?

— Нет, — сказал Одик, и ребята грохнули.

Одик покрылся липкой испариной.

Пока Миша открывал, все сгрудились у двери.

— А куда камеру? — спросил Катран. — С собой взять или как?

— Оставь у двери, — сказал Миша.

— А не свистнут?

И здесь Илька ткнул пальцем в Одика и завопил:

— А он на что? Пусть в благодарность за то, что не прогнали, стоит на часах у двери и сторожит наш корабль! А?

Одику стало жарко. Он отпрянул от ребят и бросился по лестнице вниз. Его душил стыд. Он не нужен им, они издеваются над ним и гонят прочь! И даже Катран не заступился!

Одик выбежал на тротуар. Навстречу двигались легко одетые люди с фотоаппаратами, с играющими транзисторами на ремешках и яркими пляжными сумками. Парень в тренировочных брюках нес в одной руке сверкающее прикладом подводное ружье и сетку полную рыбы, другой — снимал маленькой жужжащей кинокамерой улицу и вместе с гуляющей публикой снял и его, Одика. Но ему сейчас было не до этого. Он понуро шел домой. Шел и думал: вот и готово, вот и все. Зачем он им? У них свои дела, свои заботы и законы… А он? Кто он для них?

Все получается, как дома, как в Москве…

Одик брел домой и вспоминал, как вчера после обеда они с Олей встретили Федора Михайловича вот на этой улице.

— Смотри, — шепнула Оля. — Ихний учитель…

И Одик опять увидел отца. Ну не совсем отца, но почти… Одет он был довольно небрежно — небось так в школу не ходил.