— Господи… — поражённо вымолвил Мурыгин. — Откуда ты, киска?..

— Откуда-откуда… — ответил за пришелицу Стоеростин. — Из-под артобстрела!

— Я понимаю… Как её туда занесло? Или он им даже укрытия не сделал?

— Кто?

— Сосед наш!

— Чёрт его знает!..

— Или прямое попадание… — с затаённым страхом произнёс Мурыгин.

— В навесик?

Тот не ответил. Вроде бы кошечка была цела-невредима, только сильно испугана.

— Может, просто погулять пошла, а тут всё и началось… — с надеждой предположил Костик. Протянул руку, но погладить не решился. От ужаса могла и цапнуть. — Напугали киску… дураки здоровые… — Он обернулся к Мурыгину. — Сайру вскрой!

Сайру кошка есть отказалась. Снова ослепительно чиркнуло по куполу, снова шатнулась земля.

— Угодит — выкорчует на фиг… — предупредил Мурыгин.

— Пожалуй… — с кряхтением согласился Костик.

Бушующий снаружи ад был в точности таков, каким он представлен в Писании: огнь и тьма кромешная. Единственное отличие — тишина. В конце концов не выдержали — залегли.

И всё равно было очень страшно. Во время снегопада по крайней мере обозначались очертания купола, а тут полное ощущение беззащитности: лежишь ничком, опасаясь поднять голову, то ли оглохший, то ли контуженый, а вокруг — огненно-чёрный кошмар, неслышный Армагеддон. Вдобавок земля под навесиком не только содрогалась при взрывах — она ещё издавала звуки. Недра тихонько взрыкивали.

Потом кто-то вскочил на спину Мурыгина — и тот чуть не заорал. Передние когтистые лапки деловито по-хозяйски размяли Сергею Арсентьевичу загорбок, словно бы взбивая подушку, после чего бесцеремонная киска свернулась клубком промеж лопаток. Хотел сбросить, как вдруг сообразил, что обнаглела-то она не зря — явно почувствовала себя в безопасности. А коли так…

Закинул руку за спину, попытался погладить.

— У Президента заболи, у спикера заболи, у киски заживи…

Лежащий рядом Стоеростин нервно заржал.

Конца света они так на сей раз и не дождались — уснули. Просто устали бояться. Приблудная зверушка перебралась на Костика, налёжанного многими поколениями котов, замурлыкала. Это мурлыканье и было последним, что запомнил Сергей Арсентьевич, перед тем как провалиться в сон.

Сначала ему привиделось чёрт знает что, точнее — ничего не привиделось. Громоздились кругом серые глыбы мрака, ворочались, скрежетали, ревели. Словом, почти всё то же, что наяву, только гораздо шумнее. Потом пригрезилось, будто никакая это была не бомбёжка — и они со Стоеростиным пробудились после ночной грозы. Свежий воздух, ясное небо, мокрая трава. «Ну! — хотел сказать во сне Мурыгин. — Что я тебе вчера говорил? А ты: бомбят, бомбят…»

После чего и впрямь проснулся.

Воздух в укрытии, казалось, точно отдаёт недавней грозой, да и утро выдалось солнечное. Стоило, однако, привстав с драного пледа, оглядеть окрестности, сделалось жутко. Дымящаяся роща, изломанный обугленный сад, разбросанная взрывами земля. Удивительно, но нигде ничего не горело, хотя копоти хватало с избытком.

Мурыгин содрогнулся и отвёл глаза. Взгляд его упал на вскрытую консервную банку. Вылизана до блеска. А кошечки нет, кошечка ушла — должно быть, подалась к своим.

Затем обернулся к Стоеростину. Тот сидел и, сгорбившись, неотрывно смотрел на миску. Словно медитировал. Сергея Арсентьевича поразило выражение его лица — отрешённое, исполненное затаённой муки.

— Что?.. — шёпотом спросил Мурыгин.