Пока же я вытащил «Коммандирские» часы из кармана, Ануфриеву протянул.

— На, держи.

Раз такое дело, то правильно пацану часы обратно отдать. Мне они незачем, а если Пашка говорит, что часы его, то пусть забирает и носит сколько влезет. Тем более отцовские часы, единственно, что у него осталось.

— Спасибо большое, — Ануфриев часы взял, на руку надевать, довольно улыбаясь.

Отдавая часы, я вдруг заметил, что на них имеется какая-то надпись, явно не заводская. Поближе бы взглянуть.

— Погодь, — я нахмурился. — Часы верни ка.

— А что случилось?

— Пока ничего. Давай часы, говорю.

Ануфриев насторожился, но часы отдал. Я посмотрел на надпись инициалы, еще больше хмурясь — на внутренней стороне часов стояли две буквы «О. П.». Какого спрашивается беса… О. П. — Олег Пингвинов? Олесь? Неважно, как этого гражданина зовут, но на часах черт возьми стоит буква «П» и тут не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться — это часы Пингвинова! Да, буквы не сразу заметишь (у меня в голове даже мелькнуло почему мент об именных инициалах не сказал), но… какого вообще хрена? Неужели пацан мне соврал?!

Я начал заводиться. Спрашивал же по нормальному, в глаза ему глядя.

— Так ты мне в глаза глядя врешь?

— Вы о чем? — вылупился на меня Пашка.

— Говоришь, что часы отцовские. А у тебя у отца фамилия Пингвинов?!

— Нет, Ануфриев…

Хотелось снова Ануфриеву прописать отцовского леща. Тогда соврал и теперь, и мало того, что соврал, так он еще из меня круглого идиота делает. Вот же козел!

— О. П. это по твоему что тогда? — я сунул часы ему прямо в лицо. — Тут же черным по белому написано «П»! Пингвинов!

Пашка головой замотал, растеряно так, будто понятия не имеет о чем я ему толкую. Вид делает, будто дар речи потерял. Уже сейчас, когда я его поймал на лжи, за руку по сути взял, и на это прямо указал, он все равно упорно продолжал отнекиваться. Я не я и лошадь не моя. Во дает! И ведь не краснеет даже, язык без костей. Я уже начал сомневаться, что поступил правильно, когда мента обратно в отдел отшил. Подумать успел, что следует зайти в административное здание и в отдел позвонить, товарища майора обратно вернуть с сержантиком.

— Короче, пацан, нет у меня к тебе больше веры, — заключил я.

Ануфриев так ничего и не ответил, побледнел, как простыня нестиранная. Развернулся и пошел прочь. Молча. Обиделся типа. Я проводил его взглядом, чувствуя одно сплошное разочарование. Вот такая значит благодарность — от ментов его отмазал, поверил в каждое сказанное им слово. А он часы украденные за свои выдают. Хорошо, что еще с майором Бубликовым обошлось, и он про инициалы на часах ничего не знал. Был позор, нет даже позорище, на мою седую голову.

Пашка ушел, а я поймал себя на мысли, что неплохо бы вечером перключиться. Бухнуть может даже полтишок, за воротник, чисто для профилактики, а то ведь никаких нервов не хватит, а так — успокоительное. И с этими мыслями собрался возвращаться в административный корпус, где на вечер меня ждал борщ из столовки и собственно сама повариха Анька. Но уйти далеко не ушел, услышал из-за спины хорошо знакомый голос — Ленка Пупс, я сразу ее узнал.

— Вообще-то, Иван Сергеевич, вы не правы! И зря так с Пашой обращаетесь, я невольно подслушала ваш разговор, — заявила комсомолка.