Только не думать лишнего.

Не стараться понять, почему и за что.

Ответы на такие вопросы находятся легко, и если не запретить себе размышлять об этом, вскоре их наберется несколько сотен. И виновных в случившемся окажется больше, чем один старый безумец. Если искать, выяснится, что каждый хоть в чем-то да виноват, потому что сказал что-то или сделал, чтобы в итоге все получилось так, как получилось. И получится, что все вокруг — враги…

Он не желал доживать остаток жизни, будь то один день или несколько веков, в окружении врагов.

А сейчас… Сейчас и друзья ему были не нужны…

Но они, друзья, об этом не знали.

Фернана шеар почувствовал, едва тот распахнул калитку и ступил во двор. Мог бы и раньше, но слишком отрешился от всего творившегося за пределами своего маленького мира.

И флейм его тоже почувствовал, иначе, возможно, Тьен смалодушничал бы и заставил его поверить, что в доме никого нет…

— Этьен, я тут… — Фер осекся, взглянув в глаза открывшему ему двери хозяину. — Что случилось? На тебе лица нет.

— Есть, — шеар потрогал заросшую колючей щетиной щеку. — Входи.

Ничего не объясняя он направился вглубь дома, а Фернан шел за ним и уже должен был ощутить эманации недавней смерти.

Тьен вошел в спальню и молча присел на кровать рядом с тем, что больше не было его девочкой, но напоминало ее так сильно, что трудно было удержаться от того, чтобы вновь и вновь касаться бледного лица, волос, рук…

— К-как? — флейм замер посреди комнаты.

— Генрих, — не глядя на него, ответил шеар. — Он не забыл Итериан.

— Но я же…

— Не нужно. Ты ни в чем не виноват.

Нельзя искать виноватых, перебирать возможные причины. Ничего уже не изменить.

Наверное, Фер это понял. А может, и нет. Но в любом случае молчал он долго.

Потом осмелился спросить:

— Где он?

— Жив, если ты об этом. И будет жить столько, сколько ему еще положено… Или сколько сам пожелает.

Снова затянувшееся молчание.

Если не задаваться пустыми вопросами, выходило, что и говорить уже не о чем.

— Я должен сказать Люку и Клер, они скоро придут.

— Если хочешь, я…

— Нет. Это моя семья, Фер. Я должен сделать это сам.

Фернан подошел ближе. Стоял молча, по плечам ободряюще не хлопал, не бормотал бесполезных соболезнований. Стоял и смотрел на них. На Тьена. На Софи… На то, что было когда-то Софи…

— Нужно закрыть ей глаза, — выговорил наконец.

— Да. Но не сейчас. Сейчас нельзя.

Если закрыть ей глаза, будет казаться, что она просто спит. И он может случайно поверить в это.

— Хорошо, — не спорил флейм.

Подтянул к кровати стул и сел.

Ни о чем не спрашивал больше, но был рядом.

Возможно, его присутствие даже помогало… в чем-то… Тьен не понимал, в чем, но был благодарен.

Он снова утратил счет времени, и не знал, сколько прошло времени, прежде чем снова заскрипела калитка, послышались быстрые шаги и хлопнула громко входная дверь.

— Софи! Тьен! Дедушка Генрих! Идите сюда. У нас карась!

— Я выйду, — сказал шеар, но не Феру, а бездыханному телу на кровати.

А затем уже Феру:

— Побудь здесь, пожалуйста. Я сам.

Карась был всего один, и не карась даже — карасик величиной с ладошку. Зато живой. Плавал большом жестяном ведре, иногда всплескивая хвостом воду.

Небогатый улов, но радость Клер не имела пределов:

— Тьен, смотри! Мы поймали карася!

Люк тоже улыбался.