— Я в курсе, что ты в курсе, — злится Эйнар. — Но меня это не устраивает!
— Спасибо.
Что еще сказать?
Приятно, что кому-то не безразлично…
— Потом поблагодаришь. Если все получится. У меня, когда я пробовал, получилось. Если вас, тебя и твой мир, развести во времени и стабилизировать связи в новых условиях, можно изменить уровень отдачи энергии, и выйдет уже не тридцать шесть… Тридцать шесть — предел. Но если выйдет в итоге хотя бы тридцать… Понимаешь?
Он не понимает, и Эйнар вычерчивает в воздухе какие-то схемы, объясняет с жаром…
Но он все равно не понимает. И не хочет, наверное.
А жить — да. Жить хочет.
Когда она вернется, хотя бы эти несколько лет, что удастся обманом вырвать… Хотя бы год…
«…Хотя бы день.
День с тобой — это больше, чем вечность без тебя.
У нас уже все готово, и завтра…»
— Увидимся.
Брат крепко жмет руку.
Эсея обнимает, виснет на шее:
— Буду скучать…
Для него пройдет всего три дня. Для них — годы.
Пока он будет в капсуле, они продолжат жить. Меняться, взрослеть…
Странно, и думать об этом все труднее. И вообще думать… Наркотик, который он ввел себе, уже действует. Тянет в сон, а еще — улыбаться.
Стенки капсулы под пальцами шершавые и прохладные. Приятно…
Трава мягкая. Пахнет…
И…
…темно…
Глава 40
…Вдох…
Глаза открывает и закрывает тут же. Свет…
…неяркий, но после темноты…
…больно…
…дышать…
Воздух снова… он всегда так с ним…
…не может простить… за что?
Не помнит… ничего…
…вдох и… выдох-х-х-х…
Воздух с сипением вырывается из легких…
— Этьен! Этьен, слышишь меня?
Слышит.
Ответить пытается, но язык едва ворочается… во рту пересохло…
— Сейчас, погоди.
Губ касается влажная ткань. Несколько капель стекает в рот…
Хорошо…
…лицо обтирает, трогает лоб… Эйнар?
— Дыши.
Воздух — чистый, холодный… другой…
…другому шеару послушный…
…и голова кружится — так его много…
— Дыши.
Не Эйнар — Холгер…
Откуда здесь Холгер?
Снова пытается открыть глаза… еле-еле, две узкие щелки…
Не видит никого, только размытую тень. Хочет спросить…
— Не нужно. Тебе надо отдыхать. Все уже хорошо, но тебе надо…
…и темнота опять…
Когда в следующий раз он приходит в себя, у постели сидит уже Эйнар.
Почему — у постели?
Как он здесь оказался?
Почему так болит рука, и тянется от сгиба локтя к флакону с желтоватой жидкостью гибкая прозрачная трубка?
Столько вопросов.
Но один — главный…
— С-сколько?
И боится услышать ответ. Брат ни капельки не изменился, даже волосы не отросли… Или он стрижется всегда одинаково, или… не получилось ничего?
— Семь лет, три месяца и двенадцать дней.
Тонкая сухая кожица на губах натягивается от улыбки и лопается. Он слизывает соленые капельки и улыбается опять. Получилось.
— Ты был в коме.
— Да…
— Нет, — Эйнар вздыхает. |