Изменить размер шрифта - +
Бретельки сползли вниз, на локти, и там остались, потому что она держала чашечки руками, как на пляже, когда переворачивалась на лежаке. Она посидела так, сколько смогла, потом вскочила и быстро застегнула лифчик.

   Извини.

   Что – извини? Ты что, того?

   Извини, не могу.

   Почему?

   Не знаю. Не могу. Я помолвлена.

   Ну, сними!

   Не сниму. Не могу. Нет.

   Она схватила юбку и облегающую маечку с открытым животом и выскочила из комнаты.

   – Ну и катись отсюда, шлюха! – крикнул ей вслед Гарелло, даже не приподнявшись с постели.

  

   Ей не раз снилось, что она купается и волна срывает с нее верхнюю часть купальника. Холодная водяная плюха отзывалась дрожью удовольствия, но потом волна выбрасывала ее на берег, она бежала среди пляжных зонтиков, а горячее солнце надувало ей груди, и они торчали, огромные, как у Памелы Андерсон. Потом она просыпалась. Не в поту, как от кошмара, но с чувством досады и смущения: вот дура!

   Гарелло она больше не видела, только однажды он попался ей на парковке, на какой-то миг, и бросил на нее свирепый взгляд, как зверь в клетке. Она хотела подойти, сказать ему что-нибудь, пусть чепуху, но с ним были еще двое, и они быстро сели в машину.

   Потом однажды ее вызвал комиссар и сказал, что ее хочет видеть начальник отдела по борьбе с наркотиками.

   Лара не понимала по-арабски, и никто в отделе не понимал, ни начальник, ни Гарелло, который глядел на нее без всякого выражения. Но имелся переводчик. Единственное, что она уловила сквозь шум в наушниках, было ее собственное имя. Имя и фамилия.

   – Это перехваченный разговор по мобильнику, говорит североафриканский сбытчик, человек Рашида, который… Впрочем, это не важно. Приятель говорит по телефону с кем-то, кого мы не знаем, и, как вы слышали, называет ваше имя. Он говорит… что он там говорит?

   Переводчик произносит фразу сначала по-арабски, потом по-итальянски:

   – Должна умереть.

   – Да, но не совсем так, он говорит с вопросительной интонацией, он спрашивает. Должна умереть?

   Лара оперлась рукой на спинку стула, потому что была там вопросительная интонация или нет, а сознание она все равно начала терять. «Должна умереть. Как это, я должна умереть? Почему?»

   – Это мы у вас и спрашиваем. Потому что этот парень говорит еще… что он там еще говорит?

   На этот раз переводчик сказал сразу по-итальянски:

   – Эта албанская подстилка должна умереть.

   Лара села.

   – В Болонье есть друзья албанцев Яри и друзья марокканцев Рашида. Если албанцы к кому-то относятся хорошо, то марокканцы к нему относятся плохо, и наоборот.

   Ей не понравилось, как смотрел на нее начальник отдела по борьбе с наркотиками. Гарелло тоже на нее смотрел, но не так. В его взгляде чувствовалась скрытая ненависть и еще много чего, но в глазах начальника было другое.

   – Послушай, Лара, я тебя так называю, потому что ты могла бы быть моей дочерью. Если у тебя есть что сказать, лучше скажи сейчас. Ты ничего не хочешь мне сказать? Этот интерес марокканцев очень странен. И странно, что ты получаешься соучастницей албанцев. Когда вы оказались там с этим бедолагой, в вас стреляли. Почему? Какой промах вы с ними совершили? А потом, те говорят, что ты должна умереть… Тебе так-таки и нечего сказать?

   Лара не ответила. Голос куда-то исчез, и внутри было очень холодно. Она даже задрожала.

   – И потом, этот случай с главным инспектором Гарелло…

   – Нет, комиссар, прошу прощения…

   Начальник отдела поднял руку, и Гарелло пожал плечами.

Быстрый переход