— Что у нее приключилось?

— Говорят, она венгерка, дочь нациста. Опасалась, что русские ее арестуют.

— Русские? С какой стати?

— Документы у нее были не в порядке.

— Вы передали ей какие-то деньги от Гарри, не так ли?

— Да, но говорить об этом я бы не хотел. Это она вам сказала о деньгах?

Зазвонил телефон, и Кулер допил свое виски.

— Алло, — сказал он. — Да, да. Это я. — Потом, держа трубку возле уха, с безрадостной, терпеливой миной слушал чей-то голос издалека.

— Да, — однажды произнес он. — Да.

Взгляд его был обращен на лицо Мартинса, но казалось, он смотрит куда-то вдаль; блеклые, усталые добрые глаза глядели словно откуда-то из-за моря.

— Правильно сделали, — сказал он одобрительным тоном, а потом чуть раздражительно — Конечно, их доставят. Даю вам слово. До свидания.

Положив трубку, устало провел рукой по лбу, словно вспоминая, что нужно сделать. Мартинс спросил:

— Слышали вы что-нибудь про махинацию, о которой говорит полиция?

— Прошу прощенья. Вы о чем?

— Говорят, Гарри был замешан в какой-то грязной махинации.

— Нет, — сказал Кулер. — Это немыслимо. У Гарри было высоко развито чувство долга.

— Курц, похоже, думает, что мыслимо.

— Курцу не понять англосакса, — ответил Кулер.

9

Было уже почти темно, когда Мартинс шел вдоль канала: на другом берегу виднелись полуразрушенные купальни Дианы, а вдали над развалинами, в парке Пратер, неподвижно чернело большое колесо обозрения. За серой водой находилась вторая, советская зона. Собор святого Стефана вздымал над Старым городом свой громадный поврежденный шпиль. Проходя по Кертнерштрассе, Мартинс миновал освещенную дверь здания военной комендатуры. Четверо солдат международного патруля усаживались в «джип», русский сел рядом с водителем, потому что его стране предстояло «председательствовать» до конца месяца, англичанин, американец и француз — сзади. Третий стакан неразбавленного виски кружил Мартинсу голову, и он вспомнил женщину из Амстердама, женщину из Парижа: одиночество шло рядом с ним по людному тротуару. Миновав улицу, на которой находился отель Захера, он пошел дальше. Ролло возобладал над Мартинсом и направлялся к единственной женщине, которую знал в Вене.

Я спросил, как ему удалось найти Анну.

— А, — ответил он, — перед сном я изучал карту и отыскал тот дом по взятому накануне адресу.

Свои городские маршруты Ролло изучал по картам, названия улиц и перекрестки запоминались ему легко, потому, что в одну сторону он всегда ходил пешком.

— В одну сторону?

— К женщине — или к другу.

Ролло, конечно, не знал, что застанет Анну, что она не занята в вечернем спектакле, или, может, ему запомнилось и это — из афиш. Так или иначе, она была дома, сидела в нетопленой комнате, кровать была сложена как диван, на шатком экстравагантном столике лежала отпечатанная на машинке роль, открытая на первой странице, потому что мысли Анны блуждали далеко от «дома». Он робко сказал ей (и ни Мартинс, ни даже Ролло не могли бы сказать, насколько робость была наигранной):

— Решил зайти, проведать вас. Видите ли, я шел мимо…

— Мимо? Куда?

От Старого города до границы английской зоны добрых полчаса ходьбы, но у Ролло всегда бывал заготовлен ответ:

— Мы с Кулером выпили слишком много виски.