В общем-то, ехать сюда, в район Стрельнинских дач, у Иртеньева особой нужды не было, да, признаться, до беседы с Джунгарским, он сюда и не собирался. Однако то, что полковник услыхал от жандарма, заставило его в корне переменить планы.

Во-первых, как оказалось, «профессор Серебрянский» сам родом откуда-то из Привислянского края, он вовсе никакой не профессор, а, как выразился Джунгарский, «завзятый революционер». К тому же в данный момент этот субъект, чего-то выжидая, тщательно скрывался.

При этом, к удивлению Иртеньева, главной причиной конспирации оказалась не боязнь суда и ссылки, откуда не сбегал только ленивый, а возможный интерес его сотоварищей к отпущенным суммам, львиная часть которых, по сведениям Джунгарского, осела в карманах самого «профессора».

Когда же Иртеньев выразил удивлению, что Джунгарский, зная, кто этот «профессор» и даже имея к нему конспиративные подходы, ничего не предпринимает, жандарм прозрачно намекнул, что безопасность его людей, внедрённых в организацию, гораздо важнее этого, с позволения сказать, «революционера».

К тому же, аккуратно занося в свою папочку всё, что мог сообщить по этому делу Иртеньев, Джунгарский со странным пренебрежением высказал мысль, что хотя «профессор» и прячется по такому-то адресу, но, скорей всего, соратники Серебрянского весьма скоро разберутся с ним по-свойски…

В наступивших сумерках глазеть по сторонам удовольствия не было, и полковник, уткнув подбородок в воротник, задумался. По правде говоря, его самого удивляло странное желание во что бы то ни стало увидеть этого «высокопоставленного революционера».

Иртеньев, наверное, просто не отдавал себе отчёта, но где-то в глубине сознания у него гвоздём засела обида и возмущение. Он всё ещё не мог допустить даже мысленно, что тут, в России, кто-то неизвестный спокойно отдаёт приказ, и его, полковника, буквально вышвыривают из вагона.

Впрочем, одно Иртеньев решил для себя твёрдо. Он, пользуясь полученным в Красноярске паролем, встретится с Серебрянским и, разузнав всё, что удастся, сдаст сведения Джунгарскому, а сам, нигде не задерживаясь, отправится наконец-то домой.

Вспомнившееся так кстати имение с его тишиной и покоем уже одним этим внесло успокоение, и под мерное покачивание санок, храп рысака и звон сбруи полковник незаметно для себя начал понемногу клевать носом.

Из этого состояния полудрёмы его вывел только сипловатый голос извозчика, который, вывернувшись на сиденьи, объявил:

— Пожалте, ваш-сиясь, приехали… Дача Конягина.

Иртеньев встрепенулся и увидел, что санки остановились под уличным фонарём, возле довольно затейливого дома с башенкой, окна которой приветливо светились, а к крыльцу, украшенному резьбой, вела аккуратно расчищенная дорожка.

Иртеньев выбрался из саней, размялся, поглядывая на дачу, и тут за его спиной послышалась обычная извозчичья просьба:

— Барин, а барин… Полтинничек-то набавьте… Конец-то он вон какой длинный… Опять же обратно порожняком.

Полковник весело фыркнул, подумал, что возвращаться действительно надо, и предложил:

— Целковый набавлю, ежели полчаса подождёшь…

— Что, и назад поедете? — обрадовался извозчик.

— Конечно, — кивнул Иртеньев и быстро пошёл по дорожке к парадной двери.

Подойдя ближе, он убедился, что, судя по декору, хозяин дачи — человек не бедный. Какое-то время полковник ещё присматривался, а потом, поднявшись по ступенькам, уверенно потянул грушу звонка.

Колокольчик мелодично звякнул и почти сразу же из-за двери послышался голос:

— Кто?..

— Простите, я только шёл по дорожке… — парольной фразой отозвался Иртеньев.

Послышался скрип, на крыльцо упала узкая полоска света, и тот же голос спросил:

— Откуда?

— Из Красноярска, от товарища Сегала…

Двери открылись, и Иртеньев очутился в освещённой передней, а прямо перед ним, держа лампу в руке, оказался человек типично профессорского вида.