|
Уайт мог с помощью сообщника в доме Мортлейков заполучить пистолет браунинг, принадлежащий другу семьи. Не важно, что это за пистолет, покуда можно будет доказать, что Уайт никак не мог украсть его. Он мог произносить дикие угрозы по адресу судьи в чьем-то присутствии. Наконец, он мог купить револьвер 38-го калибра у ростовщика, которого знал как полицейского осведомителя и потому не сомневался, что тот сразу сообщит об этом. Еще легче было раздобыть пару ботинок десятого размера, совсем непохожих на его обувь. Сообщник мог снабдить его дубликатом ключа от входа для торговцев, который дал бы ему возможность в любое время проникнуть на участок. Наконец, он мог узнать от сообщника, когда ржавые окна и ставни будут в рабочем состоянии.
В любой день, когда судья был один в павильоне, Уайт мог пробраться на территорию примерно за час до планируемой атаки. Он мог оставить следы ног, подергать ставни, дабы убедиться, что они в порядке, встревожить обитателей дома, чтобы они стали его искать, но задолго до них проникнуть в павильон. Ботинки, в которых Уайт оставил следы, зарыты где-то на участке, и теперь на нем собственная обувь. Он мог запереть дверь кабинета изнутри, произвести два выстрела — один мимо, а другой в жертву, — мог поднять одно из западных окон и выбросить браунинг наружу. Преследователи застали бы человека, который пытался совершить убийство, но не сумел. Вместо него это сделал некто, выстреливший в окно снаружи и убежавший — некто, носивший ботинки, не принадлежавшие Уайту, и оружие, которое не могло находиться у Уайта. Короче говоря, Уайт чернил свой образ с целью обелить его. Он признавался в намерении совершить убийство, доказывая при этом, что не мог его осуществить. Уайт создавал фантом. Он не пытался избежать подозрений, но его не могли осудить, так как перед любым судом маячил бы грозный рогатый призрак, именуемый «разумным сомнением». Надеть на себя петлю палача было единственным способом обеспечить уверенность в том, что она никогда не затянется на его шее. Пейдж посмотрел на Уайта, чье лицо снова изменилось. Хотя в глазах все еще был страх, на губах змеилась улыбка. — Разумное сомнение никуда не делось, старина, — беспечно промолвил лорд Эдуард Уайтфорд. — Вы отлично знаете, что я не убивал судью. — Послушайте, Маркуис, я ничего не понимаю, — вмешался Трэверс. — Даже если это правда, каким образом настоящий убийца выбрался из комнаты? И почему Уайт или его сообщник оказались настолько глупы, чтобы действовать по прежнему плану, когда окна не были починены? Вы говорите, что Кэролин — убийца, Я не могу в это поверить… — Премного благодарна, Эндрю, — с усмешкой сказала Кэролин, быстрыми шагами отойдя от стены. Было очевидно, что девушка не вполне взяла себя в руки — она могла контролировать свой интеллект, но не свой гнев на весь мир. — Не признавайся ни в чем, Гейбриэл, — продолжала она почти весело. — Ты знаешь, что они блефуют. У них нет ни крупицы подлинных доказательств против меня. Они обвиняют меня в убийстве отца, но, кажется, не понимают, что я должна была бы стать невидимой, чтобы сделать это. Передав дело в суд, они выставят себя дураками. Вы заметили это, Эндрю. Если бы Гейбриэл и я участвовали в таком диком плане, то знали бы, что окна запечатаны наглухо… — Мисс Кэролин, я вам солгал, — послышался хриплый голос. Робинсон наконец снял фуражку и мял ее в руках. — Я вам солгал, — повторил он. — Весь день я сидел как на иголках и чуть с ума не сошел, но теперь я рад, что так поступил. Понимаете, сэр, пару вечеров назад мисс Кэролин пообещала мне пять фунтов, если я тайком проберусь сюда и починю одно из этих окон, чтобы оно могло открываться. Я пошел, но судья меня застукал и пригрозил спустить с меня шкуру. |
