Ночь была пряной и росистой. И Муравьеву вдруг показалось, что никакой войны вовсе и нет, и захотелось ему, чтобы не кончилось очарование этой прекрасной и теплой ночи.

— Закурить есть? — рядом сел воздушный стрелок.

— На. — Игорь протянул пачку на голос. — Чего ждем?

— Человека одного. Приказ из Москвы пришел, обязательно забрать. Вот и ждем. А ночь-то идет.

— Ну и пусть идет.

— Смешной ты человек. Авиация — расчет точный. Мы можем только в темноте лететь. Со светом «мессера» появляются, встретишь их и... привет родителям.

Они посидели молча, думая каждый о своем. Потом стрелок сказал, тяжело вздохнув:

— А тут приказ: ждите! Командир говорит, давайте еще на сутки задержимся, а из Москвы передают, доставить этого человека немедленно.

Стрелок ушел, а Игорь продолжал сидеть и слушать ночь. Часа через два раздались чьи-то голоса, и сразу же взревели моторы самолета. Муравьев подошел к машине и, уже уверенно поднявшись по трапу, сел на скамейку у борта.

— Все? — пытаясь перекричать шум двигателей, крикнул высунувшийся из пилотского отсека штурман.

— Все! — ответил стрелок.

Машина тряско побежала по полю, металлические скамейки нещадно загремели. Внезапно тряска прекратилась: самолет начал набирать высоту.

Над кабиной опять зажглась тусклая лампочка. И в свете ее Игорь неожиданно увидел немецкую офицерскую фуражку, тускло отливающую серебром. Она лежала в проходе рядом с начищенными сапогами, дальше шли мышино-голубоватые щегольские бриджи.

Перед Муравьевым сидел немецкий офицер. Вернее, нижняя половина была типично немецкой. Вместо кителя с витыми серебряными погонами на белую рубашку была надета кожаная летная куртка.

— Что, — засмеялся незнакомец, — обмундирование мое не нравится? — Он достал из кармана бриджей портсигар, закурил сигарету. — Давайте знакомиться. О вас я кое-что знаю. Вы Муравьев из Московского управления НКВД. А моя фамилия Зимин. Хотите сигарету? Напрасно. Впрочем, дело привычки.

— А вы откуда знаете мою фамилию?

— В отряде сказали. Предупредили, с кем полечу в Москву. Ну как она?

— А вы давно там не были?

— С тридцать девятого.

— Да все такая же. Конечно, война свой отпечаток накладывает.

— Тяжело было в сорок первом?

— Да как сказать, конечно, нелегко, но...

— А мы переживали очень.

— Ничего. Выстояли. Обстановка в городе нормальная. Театры работают.

— Да ну?! Все?

— Нет, часть эвакуировалась, но я слышал, что и они скоро вернутся.

— Приеду, — мечтательно сказал Зимин, — высплюсь — и в Большой. Большой люблю. А как Третьяковка?

— Эвакуировали.

— Жаль. Ты уж извини меня, спать что-то хочется зверски. За столько лет первый раз дома.

И вдруг Игорь понял, где был этот человек, если даже самолет, везущий его в Москву, становился для него домом. Он глядел, как Зимин пытается устроиться поудобнее, и чувствовал к нему необычайное уважение.

Постепенно в самолете стало почти светло. Это сквозь колпак стрелка проник в салон рассвет.

Опять открылась дверь пилотской кабины, и выглянул штурман:

— Ну как вы тут? Порядок. Через двадцать минут должны дойти.

Не успел он закрыть дверь, как вся кабина наполнилась грохотом, это заработал над головой крупнокалиберный пулемет.