Вижу, хозяин озадачен, но держится молодцом:

– Нашли?

– Нашла, вот она, у меня за пазухой, – показываю я доказательство, спрятанное под пальтишком.

Чувствую, положение – глупее некуда, поэтому поворачиваюсь и начинаю заносить ногу через балкон. Самой стыдно, аж слёзы на глаза наворачиваются.

А мужчина спрашивает:

– Может быть, вы хотите нас через дверь покинуть?

Тут я уже от смущения вообще дар речи потеряла и закивала головой, как цирковая лошадь на манеже.

– Прошу вас, – хозяин гостеприимно распахнул дверь, и я очутилась в комнате как раз напротив этого фортепиано.

Нонна Максимовна нагнулась и звучно поцеловала левый канделябр в чашечку-цветок.

– Само собой, у меня, консерваторки, от такой красоты ноги в коленях подломились, и есть ли кто в комнате, или нет, я не заметила. Видела только этот инструмент и больше ничего.

С тех пор, сколько живу, столько это произведение искусства помню, хоть и лицезрела его несколько мгновений, пока с калошей в руке от балкона до двери шла.

Голос рассказчицы зазвучал слезами, и она снова поцеловала инструмент. Но теперь уже в правый канделябр.

– Вот когда мне довелось увидеть свою мечту! Спасибо тебе, Анечка, за великое счастье! Не сомневайся, твоему фортепиано будет здесь хорошо, мы его не обидим, станем холить, лелеять.

– За стол, дорогие мои, за стол, – провозгласила Вилена Гуговна. – Я придерживаюсь мнения Бабы Яги: сначала накормлю, напою, в баньке выпарю, а потом и расспрашивать буду.

– Пожалуй, я проголодался, – сказал Дмитрий, – кроме того, нам сегодня есть что отметить.

* * *

Когда ночные тени стали разбегаться по тёмным углам, а старый паркет скрипеть особенно громко, подчёркивая торжественную тишину музея, Вилена Гуговна решила провести экскурсию. Весь ужин её распирало чувство гостеприимства, дополненное гордостью за свой музей. К этим двум чувствам добавлялся приятный сюрпризный момент для Ани, к которому они с Нонной Максимовной тщательно подготовились, проведя в местном архиве добрую сотню часов.

Дождавшись, когда молодые люди съедят по второму куску торта, испечённого собственноручно, Вилена Гуговна забросила пробный шар:

– Времени ещё – одиннадцать вечера, и, если вы не устали…

– Мы не устали, – быстро сказала Аня, вопросительно посмотрев на Дмитрия.

Он улыбнулся:

– Я – как ты.

Ему хотелось походить на неё и во всём потакать ей, с восторгом чувствуя себя под властью любимой женщины. Он с иронией подумал, что, оказывается, быть подкаблучником довольно сладостно, и, глядя, как Аня наслаждается малиновым бисквитом, не стал протестовать, когда Нонна Максимовна подложила ему на тарелку второй кусок. Впрочем, торт действительно удался на славу.

– Тогда прошу на экскурсию! – королевским жестом Вилена Гуговна сняла с крючка ключ на длинной цепочке и важно прошествовала впереди своей маленькой свиты, зажигая по пути старинные люстры.

– Люстры подлинные, остались от пансиона баронессы фон Гук, – поясняла она по ходу дела. – После революции в этом здании был комитет партии большевиков, потом райком партии, а в последнее время – Дом культуры, поэтому многое из обстановки удалось сохранить.

Ведя экскурсию, Вилена Гуговна испытующе поглядывала в лицо Дмитрию, словно стараясь разгадать, что может чувствовать человек, который ступил в своё родовое гнездо.

– Здесь вы можете видеть прекрасное бюро орехового дерева эпохи Александра Третьего, исполненное в стиле Жакоб. Судя по его назначению, оно могло украшать кабинет хозяйки пансиона Матильды Карловны.

По мере продвижения от экспоната к экспонату, голос Вилены Гуговны набирал силу, звеня торжеством на подходе к особо ценным вещам, но Аня совершенно не вникала в сказанное.