Все это было «пазам» в обоих смыслах слова: служебные обязанности и нудная рутина. Хорошо, что у него тогда не было девушки.
Инструктаж чаще всего проходил в трейлере без окон, машину целый день перегоняли с места на место, вероятно, наугад; остальные пятеро студентов, мужчины примерно такого же возраста, вместе с ним сидели в ряд за привинченным к полу раздвижным столом, занимающим всю длину трейлера, и вскоре Лепидопт в свои двадцать один научился довольно разборчиво писать левой рукой, даже когда машина резко тормозила или поворачивала. Они редко видели дважды одного инструктора, но, что особенно удивляло Лепидопта, все инструктора были загорелыми, подтянутыми мужчинами, а их военную выправку не скрывали даже безликие деловые костюмы с галстуками.
Он скорее ожидал увидеть здесь согбенных старостью ученых мужей или всклокоченных фанатиков, потому что тексты, которые они изучали, представляли собой сшитые проволочными спиральками фотокопии старинных книг по еврейской мистике. Попадались книги с названиями, вроде «Сефер Ецира» или «Раца Рабба», а на других стояли пометки вроде «Британский музей, манускрипт 784», «Ashesegnen xvii» или «Leipzig Ms. 40d».
Тексты на иврите студенты часто должны были переписывать от руки, а потом уже читать вслух. В таких случаях им приходилось сутки поститься перед занятием, а затем следить, чтобы буквы в тексте не соприкасались. Нередко лекции велись шепотом – хотя не было ни малейшего риска, что их кто-то подслушает.
Большая часть текстов представляла собой древние труды по естественной истории и любопытные, но невероятные теории, вроде парадоксов Зенона, доказывавших невозможность физического движения; однако для Лепидопта стало сюрпризом, что каббалист Моисей Кордоверо в четырнадцатом веке, описывая Бога в своей книге «Гранатовый сад», дал определение лазера и усиленного света, связующего Его с десятью Его эманациями; и что последовательность этих эманаций, или сефирот, выглядит стилизованным, но узнаваемым описанием теории Большого Взрыва; и что эти средневековые мистики, по-видимому, знали, что материя представляет собой концентрированную форму энергии.
Молодому Лепидопту казалось, что инструктора подчеркивают такие вещи отчасти из самозащиты, чтобы придать видимость правдоподобия самым диким утверждениям, содержащимся в этих книгах.
В жестокой правдивости этих диких утверждений он убедился своими глазами, когда однажды студентов привезли на нескольких джипах к каким-то руинам в пустынной северной части Рами – той ночью, задернув занавески своей комнаты, чтобы отгородиться от ночного неба, Лепидопт гадал, с чем столкнулся бы Четвертый батальон в Синайской пустыне, у камня в Рефидиме, если бы им не дали другой приказ.
В тот день инструктаж проводил загорелый дочерна седой мужчина с бледными как плевок глазами. Он вывез их в безлюдную местность, чтобы показать, по его словам, одного из Эонов – а именно, вавилонского демона ветров Пазузу.
Далеко в пустыне, после получаса крутого подъема от места, где им пришлось оставить джипы, в полдень студенты с инструктором оказались на залитой солнцем прощадке, в тесном, шириной в несколько ярдов, кольце обтесанных выветренных камней под голым небом. Старик-инструктор после короткой медитации прижал правую ладонь к углублению в одном из камней – и головы у всех пошли кругом от взметнувшегося вокруг лязгающего вихря. Но этот вихрь был осязаемо живым, чувствующим, и юный Лепидопт всем своим нутром и хребтом чуял, что это мир вокруг вращается, а диковинное существо, Эон Пазазу, остается неподвижным. Подобной неподвижности он не встречал никогда в жизни.
В их обучении таких эффектных моментов больше не случалось, хотя некоторые вещи гораздо сильнее выводили из равновесия, например курс астральной проекции. Несколько раз, когда сознание Лепидопта зависало в воздухе, взирая на его собственное обмякшее на кушетке тело, он всегда опасался, что, запутавшись в перекрученных ячейках мира, не найдет обратной дороги в свою телесную оболочку. |