Прежде чем перейти к делу, я докажу, что верю вам… Вы помните, мэм, в котором часу прекратился снегопад?
Женщина с вызовом посмотрела на него. Очевидно, она слышала о докторе Фелле.
— Думаю, около половины десятого. Да, я помню это, так как когда я поднималась забрать кофейную посуду Шарля, то посмотрела в окно и увидела, что снег больше не идет. Разве это имеет значение?
— Очень большое, мэм. В противном случае ситуация была бы только наполовину невозможной… Но вы абсолютно правы — снегопад прекратился примерно в половине десятого. Верно, Хэдли?
— Да, — согласился суперинтендент, с подозрением глядя на доктора Фелла. Он привык не доверять его рассеянному взгляду. — Ну и что из того?
— Снегопад прекратился не только за сорок минут до того, как посетитель выбрался из этой комнаты, — задумчиво продолжал доктор, — но и за пятнадцать минут до его прихода в этот дом. Не так ли, мэм? Он позвонил в дверь без четверти десять? Отлично!.. Вы помните, Хэдли, когда мы прибыли сюда? Вы обратили внимание, что прежде, чем вы, Рэмпоул и молодой Мэнген вбежали в дом, на ступеньках крыльца и даже на тротуаре под ними не было ни единого следа? Я специально задержался, чтобы убедиться в этом.
Хэдли резко выпрямился.
— Верно! — воскликнул он. — Снег на тротуаре был нетронутым. Но… — Он бросил взгляд на мадам Дюмон. — И поэтому вы верите рассказу мадам? Должно быть, вы тоже спятили, Фелл! Мы слышали историю о том, как человек позвонил и вошел через запертую дверь через пятнадцать минут после прекращения снегопада, и все же…
Доктор Фелл открыл глаза и усмехнулся:
— Почему вы так удивлены, сынок? Если он вышел отсюда, не оставив следов, то почему не мог войти таким же образом?
— Потому что, по своему опыту с убийствами в запертых комнатах, я знаю, что войти туда и выйти оттуда — две большие разницы. Если бы я столкнулся с ситуацией, когда преступнику удалось и то и другое, это опрокинуло бы все мои представления о мироздании!
Мадам Дюмон побледнела и стиснула зубы.
— Клянусь Богом, я говорю чистую правду! — заявила она.
— И я вам верю, — отозвался доктор Фелл. — Не позволяйте суровому шотландскому здравомыслию Хэдли запугать вас. Он тоже вам поверит, когда я все ему объясню. Но я хочу предупредить вас, чтобы вы не пытались уничтожить эту веру. Я не сомневаюсь, что до сих пор вы говорили правду, но очень сомневаюсь, что вы скажете ее сейчас.
Хэдли прищурился:
— Этого я и боялся. Меня всегда пугает, когда вы начинаете выступать с вашими чертовыми парадоксами.
— Продолжайте, — сказала женщина.
— Хмф! Благодарю вас. Скажите, мэм, сколько времени вы были экономкой Гримо? Нет, я изменю вопрос. Сколько времени вы пробыли с ним?
— Более двадцати пяти лет. Когда-то я была больше чем экономкой.
Эрнестина Дюмон вскинула голову. Ее взгляд был настороженным, словно она смотрела из-за угла на врага, готовая к немедленному бегству.
— Надеюсь, вы дадите мне слово хранить это в тайне, — продолжала она. — Розетт Гримо — моя дочь. Она родилась здесь, так что вы можете найти запись в иностранном отделе на Боу-стрит. Но ни Розетт, ни кто другой об этом не знают. Могу я рассчитывать на ваше молчание? Это не имеет никакого отношения к делу.
Женщина не повышала голос, но в нем послышались умоляющие нотки.
Доктор Фелл наморщил лоб:
— Не думаю, чтобы это касалось нашего расследования, мэм. Нам незачем разглашать это.
— Вы говорите правду?
— Я незнаком с молодой леди, — мягко произнес доктор, — но готов держать пари, мэм, что все эти годы вы напрасно беспокоились. |