Теплая…

Милая…

Светлая…

В общем, возложили на меня непосредственный сбор файлов и первую, самую грубую их фильтрацию. И стал я фильтром, грубым и первичным. А всё остальное мы договорились решить в рабочем порядке, по ходу дела.

Оставалось оборудовать место для работы.

Тайна в два счета договорилась с Бирманом насчет помещения и недостающей техники, и мы за три часа переоборудовали добрую половину кают-компании под оперативный штаб.

К тому времени в дальнем углу Федора уже дожидались первые компьютеры из числа наименее громоздких, доставленные Бирманом с борта ракетоплана на забавном прицепе, имеющем форму почти идеальной сферы, водруженной на колесную платформу.

— Это что, дом будущего? — Полюбопытствовал я, наблюдая за тем, как открывается трехметровый шар цвета голубого майского неба. При желании в нем вполне могли поместиться и некоторое время довольно сносно жизнедеятельствовать человека три стройного телосложения. Но только — некоторое.

— Это гробница прошлого, — в ответ мрачно буркнул траппер и ловко откинул крышку, оказавшуюся на удивление легкой. — Доставать будете сами, я уже и так все руки отмотал, пока такелажил на этой вашей ракетопланке. Там, кстати, вас еще центральный полетный дожидается. Небось, тяжеленный, как голова наутро после попойки. Его уж вы сами как-нибудь.

Замечание насчет «тяжеленного» я поначалу принял было за шутку — ведь Бирман несколько раз отключал гравитацию на борту «Сома». Но потом вспомнил, что законы инерции невесомость не отменяет…

Внутри гробницы прошлого и вправду покоились заслуженные трупы: восемь бортовых компьютеров «Казарки», в одном из которых я узнал «Олимпик» — брат того, который видел у Смагина.

Федор тоже признал старого курилку. Он ласково погладил корпус и улыбнулся:

— Ну, теперь дело пойдет. Мы из него всё выудим. Я, брат Костя, на «Олимпике» каждую микросхему знаю…

И он скорее потащил старого железного знакомца на приборный стол, где «Олимпика» уже дожидался его далекий потомок — парсер «Алдан».

Работа спорилась, и это радовало. Большинство инфоносителей Смагину удалось завести, что называется, с пол-оборота.

Он сам тщательно копировал всю информацию, скрупулезно проверял и перепроверял, памятуя историю с флэшкой своего знаменитого предка, после чего отправлял мне по корабельной сети, и я начинал рыться в этих огромных массивах, выискивая, вытаскивая, собирая и фильтруя.

А затем пересылал всю золотоносную породу, где оставался хотя бы шанс, что вот-вот блеснет вожделенная крупинка драгоценного песка, на третий парсер в дальний конец нашего импровизированного машинного зала, где священнодействовала Тайна.

В массивных наушниках с полной изоляцией от внешнего мира она часами пялилась на экран сквозь какие-то диковинные огромные очки, которых я прежде на ней никогда не видел.

— Ты похожа на пчелу, — заметил я, просто чтобы поддержать разговор.

Не скрою, мне было приятно ее общество, особенно когда она не давала воли своему характеру, взрывному и импульсивному, точно темперамент канделианской носорожихи.

— Рабочую или трутня? — Осведомилась она, не сводя глаз с экрана, через который, я уже знал, бодро тянулась нескончаемая лента текстов и графики.

Эх, вот если бы она так же внимательно смотрела на меня, ну хотя бы изредка!

— Ка-ра-леву! — нараспев произнес я и добился таки, что она прыснула в кулачок. Значит, услышала.

— Ну уж нет. Хватит с нас и одного «ка-ра-ля», — заявила она, явно смягчившись. После чего прибавила вполне доверительно.