— Мам! Почему я никогда ничего не слышала от вас с папой о нашем предке, капитане Петре Надежине? Он ведь летал на «Звезде», правда?

И поскольку мать все еще смотрела на нее тусклым, ничего не выражающим взглядом, видимо, погруженная мыслями в свою текущую работу, Тайна в нетерпении, страшно волнуясь, добавила:

— Ведь этот капитан, он по правде тоже мой дедушка, так? Только совсем уж пра-пра-пра-пра…

Тут Тайна запнулась, не зная в точности, сколько этих самых «пра-пра-пра» в действительности должно отделять ее от капитана Надежина.

Галина Борисовна ничего не ответила.

Пару минут она молча смотрела на дочь поверх очков — изящных, в тонкой золотой оправе, предмете воздыханий Тайны, ради которого она готова была даже привить себе близорукость, а еще лучше — дальнозоркость, чтобы удобнее было смотреть по ночам на звездное небо. И лишь потом мать резко встала из-за стола.

Она быстро прошла мимо ошеломленной дочери из кабинета в вестибюль архивного отдела и резко свернула в узкий коридорчик, ведущий к служебному выходу. Рванула дверь, за которой лежал крохотный дворик, излюбленное место перекура молодых архивариусов с погонами мичманов на широченных, налитых силой плечах. И задохнулась яростным октябрьским ветром.

В тот год ветры дули весь октябрь напролет, непривычно холодные, даже морозные. Но сейчас Галина Борисовна не чувствовала их студеных дуновений, не замечала ледяного воздушного скраба, покалывающего колючками ее усталое лицо с глазами, порядком воспаленными от двухдневной классификации и срочной сборки уставного архива для Главдальразведки. Минуту назад ее собственная дочь, милая и взбалмошная Анька, спросила ее о том, кого никогда не было на свете.

Во всяком случае, так считали ее управление, непосредственный шеф и даже родной муж.

Петра Надежина и его корабля «Звезда» не существовало! Это была химера, миф, пустые бредни редких космоэзотериков-любителей из московского якобы исторического общества «Факт», с которыми уже давно следует провести воспитательно-разъяснительную работу о недопущении впредь распространения всяческих измышлений, не подтвержденных ни свидетельски, ни документально, ни тем паче аудиовизуальными материалами…

Ситуация была одновременно и проста, и чрезвычайна до невероятности.

Ее дочь, самая обычная девчонка, хотя уже и не по годам серьезная, ее Анька нигде в целом мире не могла узнать или услышать ровным счетом ничего о капитане Петре Надежине.

Разве что от Смагиных или, упаси Боже, Сазоновых.

Но из ныне здравствующих потомков того Смагина ей был известен разве что Федор, совсем еще молодой, но уже удачливый предприниматель, кажется, делающий себе карьеру на каких-то услугах связи. Но она была уверена, что Федор ну никак с Анькой не пересекался…. «А о семье Сазоновых я и думать не хочу, — поджала губы Галина Борисовна. — Вот их для меня точно не существует и впредь существовать не может!»

И всё же инструкция требовала в таких нештатных случаях немедленно поставить в известность Первый отдел Второго управления Генштаба ВКС.

Капитана Овсянникова Галина Борисовна Надежина недолюбливала за излишнюю въедливость и педантичность. Однако искренне уважала его преданность делу и высочайший профессионализм. Именно капитан был яростным сторонником введения предварительной фильтрации материалов во всех видах СМИ, за что пишущая братия немедля окрестила его Цензуро-Цербером. Овсянников об этом своем прозвище знал и по слухам сдержанно им гордился.

Но Галине Борисовне было сейчас не до служебных обязанностей и должностных инструкций. Единственный человек, от которого Аня могла услышать о капитане «Звезды», была она сама, Галина Борисовна Надежина, начальник 3-й секции Архива документов, рукописей и записок, не имеющих практического научного значения Музея Главдальразведки.