|
Должно быть, она считала себя красавицей. Он же не находил ее красивой, а любил в ней те следы ударов судьбы, которые различал на ее лице: тонкую, как прозрачная луковичная пленка, сетку морщинок на веках, иногда отливающих лиловым отблеском, и, конечно же, опущенные от усталости уголки рта. - Два скотча. Ей явно хотелось завязать беседу с метрдотелем, испытать на нем воздействие своих, как она воображала, неотразимых чар. И она принялась с самым серьезным видом расспрашивать его о совершенно ненужных вещах: какие номера программы уже показали, что сталось с таким-то артистом, которого она здесь видела несколько месяцев тому назад. Она закурила сигарету, слегка отбросила свой мех на плечи и откинула немного назад голову, потом с облегчением вздохнула: - Ты чем-то недоволен? Он ответил раздраженно: - А чем я могу быть недоволен? - Не знаю. Но я чувствую, что ты меня сейчас ненавидишь. До чего же она уверена в себе, что вот так просто и без ухищрений заявляет об истинном положении дел. А в чем она уверена? И что, собственно, его удерживает около нее? Что мешает ему вернуться домой? Он не находил ее соблазнительной. Она не была красивой. Не была даже молодой. И, словно патина на скульптуре, на ней, вероятно, отложилось множество жизненных превратностей. А может быть, именно эта патина и привлекала его в ней и вызывала у него волнение? - Не возражаешь, я сейчас вернусь? С непринужденным видом она приблизилась к пианисту. И снова чисто автоматически на ее лице возникла улыбка женщины, желающей понравиться. Она наверняка бы очень страдала, если бы даже нищий, которому она подала два су, не посмотрел на нее с восхищением. Она вернулась к нему довольная. В ее глазах вспыхивали иронические искорки. И по-своему она была права на этот раз, ибо именно для него и для них двоих пустила она в ход свое обаяние. Пальцы, бегающие по клавишам, замедлили темп, и та музыка, что они слушали в маленьком баре, вдруг зазвучала здесь, в этом зале с розовым освещением. Она внимательно слушала, чуть приоткрыв рот, а дым ее сигареты медленно поднимался к ее лицу, как дым от ладана. Когда мелодия закончилась, она порывисто поднялась и, уже стоя, стала укладывать в сумочку портсигар, зажигалку, перчатки и приказала: - Расплачивайся... и пойдем! Видя, что он роется в своих карманах, она вернулась назад, чтобы сказать ему: - Ты даешь слишком много на чай. Здесь достаточно сорока центов. Во всем этом чувствовалось только одно: она вступала в права хозяйки, вступала незаметно, спокойно, без возражений с его стороны. И в самом деле, он не возражал. Около гардероба она произнесла в том же духе: - Дай двадцать пять центов. И, наконец, уже на улице: - Не стоит брать такси. Чтобы ехать - куда? Неужели она была так уверена, что они останутся вместе? Она ведь даже не знала, сохранил ли он комнату в "Лотосе", но он был убежден, что она в этом уверена. - А может, ты хочешь поехать на метро? Она все же спрашивает его мнение... И он ответил: - Потом. Я предпочел бы сначала немного пройтись. Как и накануне, они оказались в самом начале 5-й авеню, и он даже испытал желание повторить все, как было тогда: пройти по тем же местам, заворачивать за те же углы и, кто знает, может быть, заскочить в тот странный подвальчик, где они пили ночное виски? Он знал, что она устала, что ей трудно ходить на высоких каблуках. |
