Дама улыбается.

— Я тоже знаю эту песню. — И она напевает что-то невразумительное.

— Да-да, именно эта.

Я пытаюсь прервать этот концерт самодеятельности. Меня спасает самолет. Тр-р-р. Сухой, металлический звук. Резкий рывок — и самолет слегка встряхивает.

— О Боже, что это? — синьора наваливается на мою правую, единственную свободную руку.

— Это шасси, не волнуйтесь.

— Да как же не волноваться! Это от них столько шума? Такое впечатление, что они отвалились.

Невдалеке стюардесса и другие члены экипажа садятся на свободные места и на какие-то странные боковые сидения рядом с выходом. Я ищу глазами Еву, нахожу ее, но она больше не смотрит в мою сторону. Синьора пытается отвлечься самостоятельно. Ей это удается. Она отпускает мою руку в обмен на последний вопрос.

— Почему у вас все закончилось?

— Потому что Баби нашла другого.

— Да как же так? Она же была ваша девушка? После всего, что вы мне рассказали?

Похоже она получает удовольствие, вставляя мне в рану палец. Приземление отошло на задний план. Дама забрасывает меня вопросами до последнего момента и даже в запальчивости переходит на «ты». И заходит еще дальше.

— С тех пор, как вы расстались, ты занимался любовью с какой-нибудь другой женщиной? — И новая пикирующая бомбардировка: — Вы бы смогли начать сначала?

Я пережидаю этот шквальный огонь.

— А простить ты мог бы? Ты об этом говорил с кем-нибудь?

То ли от пива, то ли от ее настойчивых вопросов у меня закружилась голова. А может, она заразилась от любви, которую мне никак не забыть. Я уже ничего не понимаю. Слышу только барабанную дробь мотора и характерный звук турбины перед заходом на посадку. А-а! У меня идея, я знаю, как спастись от этого допроса…

— Смотрите, огни посадочной полосы. Мы, похоже, не успеем приземлиться, — говорю я со смехом, снова чувствуя себя хозяином положения.

— О Боже, правда, вот они…

Она в ужасе прилипает к иллюминатору: смотрит на самолет и крылья, они почти касаются земли и неуверенно дрожат. Легким движением старой пантеры она хватает на лету мою правую руку. Снова смотрит в иллюминатор. В следующий миг она вжимается затылком в подголовник и изо всех сил упирается ступнями в пол, будто хочет сама затормозить ногами. В мою руку вонзаются ее ногти.

Мягкий рывок, самолет касается земли. Турбины сразу же начинают вращаться в противоположном направлении, громадная стальная масса дрожит всеми своими креслами, кресло моей соседки — не исключение. Та держится до конца. Крепко зажмурившись, она вцепилась в мою руку и дрожит.

Командир корабля объявляет, что мы приземлились в римском аэропорту Фьюмичино.

— Температура за бортом…

В задних рядах сделали скромную попытку поаплодировать, но сразу затихли: этот обычай постепенно уходит в прошлое.