— Нет, — жестко ответил Даур. — Не бывал здесь…

— А где же?

— Только там, у изгороди.

Батал хмыкнул и снова принялся за бумаги.

— Где они? — спросил молодой человек.

— Сами ищем. Удрали!

— Надо снарядить погоню!..

— Спасибо за совет. Все уже сделано.

Батал комкал бумаги и бросал их в угол.

— А Юсуф?! — выкрикнул Даур, не зная, что предпринять.

— Тоже удрал!

— Надо выловить всех турок!

Батал проговорил с большим огорчением:

— Слишком поздно хватились… — И ударил себя кулаком по лбу так, что голова, казалось, не выдержит и расколется на части. — Проклятая голова! Провели тебя!

Даур наблюдал за тем, как люди ворошили товары в лавке, как остервенело рвал ненужные бумаги злой Батал, и казалось Дауру, что они ворошат его душу, рвут на части его позорную любовь… Молодой человек вышел на свежий воздух — ему была омерзительна эта лавка, омерзительно все, что связано с Саидой…

И вдруг на горе, которая высится напротив бухты, блеснуло пламя. Оно быстро разгоралось. Языки его поднялись высоко-высоко. Огромный костер горел бурно, и тысячи искр летели в хмурое небо и медленно гасли на лету. Вот вспыхнул еще один костер…

Даур окликнул Батала.

— Что это? Не дома ли горят? — высказал предположение Батал.

— Не похоже.

— Послушай, — вскричал Батал, — а что, если это вражьи сигналы?.. За мной! — скомандовал он.

Батал побежал к крепости. Он поторапливал друзей, предчувствуя беду. А пламя на горе безудержно рвалось кверху, словно ему было душно здесь, на этой земле…

25. ЗЛОДЕЙСТВО

Когда проходишь у подножия горы, с вершины которой вот-вот сорвется лавина, за мгновение до обвала все еще мирно сверкают снега и безмятежно струится голубое небо. Но на то и дан тебе разум, чтобы распознать в скверкающей белизне и кажущейся безмятежности тайную угрозу, ибо когда раздастся предательский гул, то бежать уже будет поздно и не останется времени даже на бесплодную мольбу о помощи…

Когда грузные, слоноподобные тучи проплывают над головой, освещенные предзакатным светом, трудно угадать, когда вырвется гигантским пламенем молния. Но на то и дан тебе разум, чтобы вовремя определить опасность. Ибо когда ударит гром, раздумывать будет уже поздно…

Аслан переменил личину, но где же был разум у тех, кто позволил себе поверить в его добрые намерения?

Аслан казался Келешу искренне раскаявшимся сыном, и тут таилась роковая ошибка старого князя, решительно порвавшего с султаном.

С каждым новым шагом Келеша, направленным против султана, росла приверженность к князю простых людей, готовых за одно это простить ему многие и многие прегрешения.

В двенадцать часов ночи княжич подъехал к северным крепостным воротам. За ним следовал Мамед с полсотней подручных, презренные имена которых преданы забвению историей и памятью народной.

— Откройте ворота! — приказал Аслан страже. — Это я, Аслан.

Загромыхали запоры, и ворота распахнулись. Стража и опомниться не успела, как полностью была перебита заговорщиками.

Аслан дышал тяжело. Он сжимал в руках серебряную шашку — подарок отца. За ним неотступно следовал Мамед.

— Время дорого, — проговорил турок, когда со стражей было покончено, — а еще дороже собственная голова.

— За мной! — крикнул Аслан. — Пусть двое останутся у ворот. Слышите?

И он поскакал ко дворцу.