– А по батюшке как?

– Фарафонтьевна.

– У, у, у! какое мудреное имя! – заметил Граблин.

Пленница пробовала освободить свою косу; но Граблин держал ее крепко.

– Пустите меня! – сказала она таким голосом, что Граблин быстро спросил:

– А который вам год?

– Двенадцать!

– Двенадцать… – протяжно повторил Граблин и потом наставительно продолжал: – Зачем же вы шалили?

Ему ничего не отвечали.

– Соня, а Соня! правда, что твою барышню зовут Федорой Фарафонтьевной? – спросил Граблин.

Пленница засмеялась и отвечала:

– Ее нет, она сейчас придет!

– А зачем она пошла?

– Жаловаться на вас!

– Кому?

– Кому нужно!

– Вам же будет стыдно, когда узнают, что вы…

– Я вам подарю букет цветов из нашего сада, пустите меня! – живо перебила его пленница.

– Нет! я не хочу ваших цветов, а дайте мне слово, в первый раз, что я вас увижу, вы попросите у меня прощенья и поцелуете меня!

– Извольте, хоть сто раз! – весело отвечала пленница.

– Ну, значит, что вы меня обманете, если так охотно согласились.

– Зачем мне вас обманывать! я это со страху сказала: боюсь, что меня накажут… вам не стыдно и не жаль будет меня? – вкрадчиво, жалобным голосом спросила пленница.

Граблин пожал плечами.

– Знаете ли что, – отвечал он, – вы обманули меня: вам не двенадцать лет!

Пленница молчала.

– Хотите, я выпущу вас, только просуньте мне вашу ручку, чтоб я мог на нее посмотреть и поцеловать ее.

– Ну, что же вы, согласны? а не то, я так целую ночь простою! -

– Стойте, сколько вам угодно, но я не дам вам руку целовать! – отвечала пленница.

– Почему?

– У меня руки грязны!

– Не может быть! – смеясь, сказал Граблин.

– Божусь, и они такие большие, что надо будет весь забор ломать.

– Ну, подставьте губки.

– Тоже не могу: я чернику ела сейчас! – смеясь отвечала пленница.

– Вы просто смеетесь надо мною! – сердито сказал Граблин и, потянув к себе косу, продолжал: – Ну если вы не хотите мне дать вашу ручку поцеловать, так я буду целовать вашу косу.

– Целуйте, сколько душе угодно: они у меня подвязные.

– Не может быть! в ваши лета вам не позволили бы подвязных кос носить.

– Мне все позволяют, что я хочу делать!

– Но я уверен, что вам не позволяют таких шалостей делать, как вы сейчас со мною сделали.

Пленница молчала.

– Что же вы не отвечаете?

– Она сердита на вас и не хочет с вами говорить! – заметила Соня, появившаяся опять на заборе.

В ее лице столько было лукавства, что Граблин невольно огляделся кругом, нет ли какой западни,

– Ты жаловаться ходила?

– Кому? за что?

– На меня!

– Вот еще! я ходила кофей пить.

– Вы далеко живете? – спросила пленница Граблина.

– Далеко-с! – отвечал Граблин.

Соня засмеялась и, указывая на окна его, сказала:

– Вон, вон его окны, где старуха смотрит.

Граблин быстро повернул голову посмотреть на мать; в то самое время раздался легкий звук ножниц и за ним сильный порыв смеху.

У Граблина в руках остался кончик косы с голубой лентой.

Соня и пленница с визгом исчезли.