– Перестаньте балясничать, Балцер! Панна Марина прислала вас ко мне?

– С чего вы взяли, пане?

– Нет, нет, говорите. Ведь я же видел, как она сейчас подозвала вас.

– Подозвала и спросила, не видал ли я пана региментаря.

– А! И дальше что же?

– Дальше… велела мне оглядеться.

– И только?

– Чего же еще? А что сказать ей теперь – я слышу уже по голосу пана региментаря: такими маленькими ушонками, как эти, согласитесь, не только всякое слово, но и всякую мысль подслушаешь.

Говоря так, балясник с самодовольным видом еще более растопырил руками свои безобразно огромные уши.

– А что же именно вы скажете ей?

– Скажу, что пан региментарь умоляет ее подарить ему следующий менуэт.

– Нет, этого я вовсе не желаю! Я просил ее уже на польский – она отказала.

– Потому что должна была начать бал с самым почетным гостем – с царевичем.

– Но потом я просил ее и на первую мазурку – опять отказ.

– Потому что царевич точно также предупредил вас. Подойдите в третий раз, по писанию: толцыте – и отверзется.

– Нет, любезный Балцер, рыцарская честь моя не вынесла бы нового унижения.

– Так не угодно ли пану региментарю, чтобы я принес ему прямое приглашение?

– Вы, в самом деле, беретесь? Мне непременно надо бы еще раз объясниться с нею. Если бы вам удалось склонить ее уделить мне хоть один танец, я был бы вам, Балцер, так благодарен…

– Чтобы пану-региментарю как-нибудь не забыть, я с удовольствием принял бы эту благодарность хоть теперь же звонкой монетой: после ужина будет, конечно, маленькая игорка; а несчастные игроки находят, что у меня удивительно легкая рука, и я, по человеколюбию, не умею отказывать.

Пан Осмольский с презрительной усмешкой достал кошелек и молча отсыпал из него в подставленную человеколюбцем руку несколько золотых.

– Падаю до ног пану! – поблагодарил Балцер; с прежнею юркостью вынырнул из ниши, из-за ближайшей колонны прыгнул в середину зала, в самый водоворот кружащихся пар, одному из рыцарей толкнул его даму прямо в объятия, другому подставил ножку, так что тот чуть-чуть не растянулся на паркете, а в следующий миг сам был уже на другом конце зала за стулом панны Марины.

Пан Осмольский осторожно вышел из ниши и за колоннами, не торопясь, пошел навстречу своему посланцу. На полпути тот повстречался уже с ним и шепнул ему мимоходом:

– Первый менуэт – ваш.

Изящно-степенный национальный французский танец, менуэт, совершенная противоположность разудалого народного танца поляков, мазурки, был занесен в Польшу из Версаля за четверть века перед тем царедворцами жизнерадостного короля польского Генриха Валуа, родного брата французского короля Карла IX. Быстролетным метеором просиял французский королевич на небосклоне Речи Посполитой, вспыхнул и померк; а менуэт по-прежнему царил еще на балах больших и малых польских магнатов.

Под торжественно-медленный ритм этого поистине аристократического танца, дающего возможность придворному человеку выказать всю свою природную и изощренную еще годами грацию, по огромному балу самборского дворца плавно двигались пестрые и блестящие ряды дам и кавалеров, то расходясь, то опять сплетаясь и отдавая после каждого такта своему кавалеру или даме преглубокий, препочтительный поклон.