Никто не заметил, как роковой перстень из рук Курбского скатился на пол, и, как особенно усердно хлопотавший около бесчувственного, Балцер Зидек что-то поднял с полу.

Глава тридцать третья

Мститель

В ожидании своей очереди в мазурке, панна Марина стояла на своем месте рука в руку с царевичем и с благосклонной улыбкой выслушивала какие-то оживленные его объяснения, когда пан воевода, видимо взволнованный, подошел к ним.

– А! Папа! – сказала она. – Что это с вами? Не случилось ли чего?

– Случилось, сердце мое, нечто очень прискорбное, что касается и его царского величества.

С тактом опытного дипломата, никого не обвиняя и никого не оправдывая, пан Мнишек глубоко соболезнующим тоном рассказал о кровавом столкновении между Курбским и паном Тарло. Димитрий был так потрясен, возмущен.

– Вы тотчас, конечно, возьмете этого Тарло под стражу и предадите уголовному суду! – воскликнул он.

– Арестовать его, пожалуй, можно, – отозвался осторожный Мнишек, – относительно же предания суду придется снестись с Краковом: пан Тарло – большой фаворит его величества короля нашего, а королевское благорасположение нам теперь более, чем когда-либо нужно.

Соображение это видимо умерило гневный пыл царевича и, наскоро попросив извинения у своей дамы, он поспешил в игорную, сопровождаемый хозяином.

Панна Марина глядела им вслед, нахмурив брови, кусая губы. В душе ее как будто происходила борьба. Вдруг она пришла к какому-то определенному решению. Окинув зал быстрым взглядом, она махнула веером пану Осмольскому, стоявшему неподалеку и по-прежнему не спускавшему с нее глаз.

– Что прикажет панна?

– Мне действительно требуется от вас услуга, – настоятельно заговорила панна Марина. – Вы, я знаю, благородны и храбры: вы его примерно накажете!

– Накажу? Кого и за что?

С видом самого искреннего негодования повторила она то, что слышала сейчас от отца.

– Да почему, однако, вы так уверены, что пан Тарло утаил перстень? – возразил пан Осмольский. – Он никогда не был мне близок; в последнее время менее, чем когда-либо прежде: но как бы то ни было, он – рыцарь, и к присвоению себе чужой собственности я считаю его неспособным.

– А я считаю его ко всему способным! Я ни на миг не сомневалась, что он виноват: зачем бы ему было выходить так из себя, зарезать человека?

– Да потому, что тот обвинил его перед всеми в таком низком поступке. Я сам бы не отвечал за себя…

– Нет, нет, милый пане, вы-то уж верно не подняли бы на кого-нибудь руки, не разъяснив дела.

– Да кто из них был нападающий? Напал же ведь первым этот русский князь; пан Тарло только оборонялся.

Хорошенькие глазки панны Марины гневно засверкали.

– Так вы, значит, отказываетесь? – запальчиво проговорила она. – Признайтесь уж прямо: пан Тарло слишком хорошо дерется на саблях, на пистолях, и вы не уверены, что сможете справиться с ним…

Пан Осмольский слегка побледнел, но сохранил прежнее наружное спокойствие.

– Хвалиться я не умею, но от поединка, если он неизбежен, поверьте, никогда не уклонюсь, – отвечал он.