– Кто там? Чего нужно? – с храбростью отчаяния крикнул отец Никандр, бросаясь к входной двери.

Несмотря на железный крюк, ветхая дверь уступила сильному напору, и отец Никандр очутился лицом к лицу с паном Тарло, за плечами которого выглядывал Юшка. С остатком рыцарской вежливости пан Тарло вполголоса попросил у батюшки извинения за причиненное беспокойство, но оправдывал себя тем, что они хотят уберечь его священную особу от разбойника и душегубца, забравшегося, как есть полный повод думать, в его дом.

Отец Никандр начал было возражать, что у него, убогого служителя алтаря, злым людям поживиться нечем; но непрошеный защитник не дал ему договорить, без околичностей отстранил его рукою и, придерживая саблю, чтобы не гремела, ворвался прямо в священническую спальню. Измятая постель, скатившийся на пол фолиант и открытое настежь окно разом выдали ему, что он опоздал.

– Тысячу дьяблов! Улетел сокол! – вне себя от досады вскричал он и топнул ногой. – Юшка, в погоню за ним!

– Не уйдет от нас! – отвечал ловкий малый и, проскользнув мимо хозяина к окошку, махнул в сад.

Пока отец Никандр изощрял все свое красноречие, чтобы доказать пану Тарло всю бесполезность его поисков, а тот, не слушая его обегал весь дом, шарил саблей во всех углах, во всех шкафах и ларях, – в это самое время юркий пособник пана настигал уже наших беглецов. Сквозь частый лесок, низом балки, он бежал во всю прыть.

«А ну, как прогляжу его?» – хватился он вдруг и побежал на крутой склон балки, чтобы оттуда, с вышины, лучше обозреть местность. И точно, над верхушками орешника вынырнула старческая голова с длинными космами белых волос.

– Стой, отче! Все равно не уйдешь! – гаркнул Юшка и, сломя голову, бросился вслед.

Не мог он знать, конечно, что тот спасается не один, и был потому немало озадачен, когда увидел вдруг перед собою, вместо слабосильного старца, своего давнишнего недруга, молодого атлета-полещука, а на плечах уже у последнего – самого старца.

– Это ты, Юшка? – сказал Михайло. – Чего тебе?

– Как чего? За батюшкой. Подай-ка его сюда. Нечего растабарывать! А будешь еще упираться, братец, так шутить я тоже ведь не стану.

В руках малого блеснул нож. Михайло был безоружен; обе же руки его были заняты. Скрепя сердце, как к крайнему средству, он прибегнул к хитрости.

– Вижу я, что ничего уже не поделать, – со вздохом сказал он. – Прости меня, отче владыко! Что мог, то сделал для тебя. Но ты, дружище, меня не выдашь? – озабоченно обратился он к Юшке.

Тот был приятно изумлен такою сговорчивостью гайдука, осклабился до ушей и приятельски хлопнул его по плечу.

– Так и быть уж, по старой дружбе, ни словечком о тебе не помяну: рука руку моет.

– Но чем связать нам его?

– Небось, найдется.

Запасливый малый полез за пазуху и вытащил оттуда целую связку толстых веревок.

– И чудесно, – сказал Михайло. – Теперь пособи-ка мне, голубчик, сбыть его с плеч.

– А ты, отче, поди, так ему и поверил, что не выдаст? – нагло глумился Юшка.

Преосвященный Паисий в самом деле готов был также верить в измену своего избавителя, и стал тихо творить молитву.

– Молись, отче, молись! Набрался, небось, страха иудейска? – говорил Юшка, вместе с Михайлой спуская старца наземь.