|
Ольга Викторовна приехав в Ревель, навестила мужа на корабле и ужаснулась: — Владя, как ты можешь жить в этом аду? — Не могу. Но жить все равно надо. Ничего, при выкну... Вчера купил два ящика консервов Малышева, из которых можно сварить щи с мясом и гречневую кашу с маслом. Сейчас-то еще хорошо, а в море, уж я знаю, зубами нащелкаемся... — Я хотела бы видеть Гогу, это можно? Коковцев показал ей «Ослябю», дымившего на рейде: — Гогу следует искать по вечерам в варьете «Дю-Норд» на Колесной улице... Кутит и гуляет. Если и далее будет так продолжаться, я попрошу Фелькерзама, чтобы списал его на плавучую мастерскую «Камчатка», на которой вместе с нами плывут питерские судоремонтники. Там он успокоится. — Ты бы поговорил с ним... помягче. — О чем говорить с этим жизнерадостным оболтусом! Настала поздняя осень, секущая лицо острыми холодными дождями. Порт-Артур держался, и это всех бодрило. Престиж Рожественского был укреплен в эти дни присвоением ему чина вице-адмирала. Сентябрь уже был на исходе, корабли по мере готовности переходили из Ревеля в Либаву, где в полном составе собиралась Вторая Тихоокеанская эскадра. — Мы простимся в Ревеле? — спросил Коковцев жену. — А можно я поездом поеду за вами в Либаву?.. Либава была переполнена приезжими: женами, сестрами, невестами и родителями моряков, уходящих на самый край света. Круглосуточно работали рестораны и цукерни, офицеры и матросы оставляли в них все до последней копейки. Тога растратился вконец и последние дни скромно провел с родителями. — Что тебе, мамочка, привезти из Японии? — спросил он. — Привези целую голову, две руки и две ноги, а больше мне от тебя никаких подарков и не нужно, дорогой мой... По окнам гостиницы хлестало мокрым снегом; далеко на рейде светились огни эскадры, снежную кутерьму рассекали яркие вспышки сигнальных фонарей Табулевича и Ратьера. Агентура предупреждала, что нападение японских миноносцев, построенных в Англии, не исключено даже в Либаве, а потому корабли, качаясь на резкой волне, окружали свои борта противоминными сетями. Было скучно. Гога полировал свои ногти с таким тщанием, будто от этого зависела вся его карьера. — «Сисой Великий» вчера потерял якорь, — говорил он. — Весь день ползал по рейду с кошками, якоря не нашел, зато подцепил с грунта утопленницу. Откуда она там взялась?.. Я, папа, не понимаю — зачем мы взяли старого «Сисоя»? Новые броненосцы дают по восемнадцати узлов, а эта рухлядь едва выжмет из машин, дай Боже, четырнадцать. Коковцев с отчаянием в голосе признался сыну: — Четырнадцать, но даст их наверняка! А вот новейшие... На «Бородино» эксцентрики греются уже на двенадцати, а «Орел»?.. Он вообще не успел пройти испытаний на мерной миле, и сколько узлов выжмет — никому еще не известно. — Вас послушай, — сказала Ольга Викторовна, — так лучше бы вы, миленькие, сидели дома и никуда не высовывались... Гога спросил отца — а что думает Рожественский? — Не твое дело, — отвечал отец. — А я вот думаю что в восемь утра «Ослябя» начнет сниматься, и тебе... пора. — Как? — всем телом напряглась Ольга. — Уже? — Да, мамочка. Давай простимся... Он оставил ее в слезах. Коковцев натягивал пальто. — И ты? — припала к мужу Ольга Викторовна. — Владечка, только сохрани мне сына... умоляю тебя! Владимир Васильевич погладил ее по голове: — Фелькерзам с утра поведет старые броненосцы, после него тронется «Аврора» за транспортами, а мы в полдень. |
