|
Ему, конечно, потребуется замена орудийных стволов и безусловная чистка засоленных котлов. Мы сейчас форсируем машинами через Индийский океан, не жалея отставших и аварийных, — только вперед на прорыв! Это единственная гарантия хоть какого-либо успеха в нынешней ситуации. — Зиновий, — отвечал Фелькерзам, — о чем ты хлопочешь? Любое движение эскадры на Восток — еще один шаг к гибели. Не о себе же думаю — о других. Не хватит ли авантюр? — Возвращаться? — спросил Рожественский. — Да... Рожественский резко повернулся к флаг-капитану: — Оставьте нас одних. Можете повидать сына... Коковцев не видел Гогу после бункеровки в Дакаре. — В твои годы, — сказал он сыну в каюте, — я проходил этим же путем, но тогда, сознаюсь, жара переносилась легче. — Есть банка пива. Еще с Дакара. Хочешь, папа? — Дай. У меня сердце колотится от духоты. Помню, что под брамселями мы давали одиннадцать узлов... — Ха! А сейчас, в век пара и электричества, эскадра ползает хуже черепахи — пять — семь узлов. — Скажи спасибо адмиралу, что щадил броненосцы на экономичном режиме хода, иначе мы бы не вылезали из поломок в машинах. Или не знаешь, как Бибишка формировал эскадру, желая поскорее выпихнуть нас из Либавы?... Негодяй! — Он и выпихнул, папа. Но в Ревеле нам поставили оптические прицелы, не обучив с ними работать, а на мостике торчит дальномер Барра и Струда, который дает не дистанцию до цели, а точно показывает цену на дрова... Кто виноват, папа? Коковцев не успел ответить: раздались свистки вахты от забортного трапа — Рожественский уже садился на катер, но тайну своей беседы с Фелькерзамом он никому не выдал. Однако в нем что-то переменилось, он сказал Коковцеву: — Если мало было жертв, согласен жертвовать и далее. Дмитрий Густавович по-своему тоже прав... Кажется, он запросил Петербург о возвращении эскадры на Балтику. Суровой директивой на этот раз его одернул сам император Николай II, конкретно указавший, что эскадре надобно завладеть «господством на морском театре». — Теперь хотя бы все ясно. Его величество настоятельно требует соединения с небогатовской эскадрой... Я подожду «Иртыш» с боеприпасами, чтобы провести учебные стрельбы. Если не научились палить на Тронгзундском рейде, так устроим, на потеху мальгашам, цирк у берегов Мадагаскара... Открылся 1905 год; для японцев он был 36-м годом «эпохи Мэйдзи» или 2565-м годом с восшествия на престол первого микадо — для нас он стал годом Первой русской революции. * * * Бурные тропические ливни обмывали раскаленные борта броненосцев. По утрам корабельные оркестры начинали день исполнением «Марсельезы» — в честь Франции, приютившей их, а после «Боже, царя храни!» начинали орать боцмана: — Ходи босиком! Вино наверх! В палубах прибраться! По вечерам музыканты провожали заходящее солнце грустной мелодией: «Коль славен наш Господь». Дисциплина ухудшалась. То на одном, то на другом корабле звонко выстреливала пушка, на фок-мачту взлетал гюйс — это означало: открывается судебное заседание. Но адмирал разумно не утвердил ни одного смертного приговора: — Зачем казнить людей, идущих на смерть? В этом случае любая конфирмация выглядит комедией. Все равно я обязан исполнить пункт Морского устава, со гласно которому, при встрече с противником, даже висельники выдергиваются из петли, чтобы занять свое место на боевых постах... Носи-Бе, Носи-Бе! Глаза не могли вобрать полностью эту красоту первозданного мира — с вулканами, покрытыми цветами ванили, с пальмами, что шумят над морем, с непередаваемо яркою красотою женщин, многие из которых были королевами племен. |
