Шарль, как всегда, заблуждается относительно своего характера, сумрачного и страстного; он склонен считать его лишь немного нелюдимым. Идеальная жена… Впрочем, он знает ее как друг и как врач, знает о ее тревогах, одиноких ночах, он помнит, как она шептала с мучительной искренностью: «Если бы вы знали, какая для меня пытка быть любимой… если бы им было известно…» Пуаро часто пасовал перед ее самоистязанием, чрезмерным умерщвлением плоти. Не понимая, он восхищался ее безграничной суровой преданностью старому нытику Дюбуа. Наконец, Пуаро догадывался о безмолвной драме у изголовья умирающего мужа, молившего Элизабет об освобождении, которое она одна могла даровать и в котором она ему отказывала. Незамысловатые воздушные замки, которые он сам строит, не могут обмануть Пуаро.

Однако несколько дней он за них цепляется. Можно подумать, Пуаро уже предчувствует: вовлечь Элизабет в естественную любовную игру он в состоянии, лишь обманувшись на ее счет, умалив Элизабет. Может, также, пускаясь в авантюру, которая займет его целиком, заставит лезть из кожи вон, Шарль, чтобы поддаться неодолимому влечению, нуждается в оправдании, во временном алиби; он должен перехитрить степенного, логически мыслящего человека, каким он себя считает, и соблазнить его на прекрасное безумство, которое непременно плохо кончится. Как бы в подтверждение этого Шарль, до того усердно посещавший Элизабет, в течение нескольких дней не стремится ее увидеть. Первое головокружение прошло, и ему почти удалось убедить себя, что он не любит Элизабет, а домогается ее лишь из честолюбия.

Элизабет же, придя в себя, оказалась во власти все возрастающей тревоги. Какое-то мгновение она тоже искала себе обычное оправдание, даже чуть не улыбнулась: «Не вообразил ли мой славный доктор…» Затем она услышала его голос, ставший глухим, жестоким, вновь увидела его слегка блуждающий взгляд в тот самый миг, когда он намеревался ранить ее, задеть… Нет, она уже не сможет никогда думать о нем как о своем «славном докторе». Значит, Шарль все-таки вообразил… В миг открывается старая рана. «Но если он вообразил такое, значит, виновата я!» Ведь она сама допускала к себе Пуаро, поощряла его визиты. Долгие беседы, удовольствие, которое Элизабет в них находила, книги, которые она читала немного и для того, чтобы снискать его одобрение… Неужели в этом было греховное потворство с ее стороны?

Сомнения, едва зародившись, одолевают, мучают ее. Прямое следствие допросов, которыми донимала дочь Клод де Маньер. «Ты уверена, что не совершила греха? Не думала о нем? Даже самую чуточку? Поклянись!» Клясться она не осмеливалась. Кто поручится? Как узнать наверняка? Шарлю она доверяла. Часто ему улыбалась, иногда брала за руку. Множество незначительных воспоминаний всплывает в памяти Элизабет, и тревога ее постоянно растет. Она принимала от него в подарок разные мелочи: книгу, сладости для детей. Она, избегавшая других посетителей, разговаривала с Шарлем в присутствии одной только Мари-Поль, а то и вовсе без свидетелей.