Андрей Измайлов: Эта самая великая мечта никогда и не стояла в повестке дня. То есть как нечто в принципе осуществимое. Только в качестве несбыточной мечты и возможна. Почему? Ох… См. ответ № 3. Мы, допустим, все только «за», но камень за пазухой припрячем. Вдруг наши соседи — «плохие парни», в отличие от нас, «хороших парней». На всякий случай, пусть будет хотя бы камень за пазухой. И на всякий случай, мы, «хорошие парни», применим это оружие раньше «плохих парней» — они же плохие, а значит замышляют.

Кстати, официальную доктрину отечественных ракетных войск никто пока не дезавуировал: «Мы никогда первыми не нападём. Но наш удар может быть упреждающим».

Как модель мира — отечественная «комунналка». Изначально создавалась, кстати, не только и не столько из-за дефицита жилплощади, но чтобы, значит, люди новой формации жили вместе и дружно… всеобще разоружённые. М-да…

Андрей Лазарчук: Потому что это была попытка неоправданного упрощения сложной и недостаточно исследованной проблемы. Разоружение можно поставить в один ряд с решением продовольственной проблемы путем посадок кукурузы в Архангельской области, внедрением демократии посредством танковых клиньев и поголовным удалением аппендиксов у младенцев.

Святослав Логинов: Прежде всего, военная промышленность слишком важная часть мировой экономики, и в случае всеобщего разоружения её надо будет как-то переориентировать, а это тяжёлый и болезненный процесс. Кроме того, военные технологии попадают сейчас в руки дикарей, средневековых фанатиков и прочих пассионариев, которых надо как-то сдерживать. Круг этот порочен, ибо новое оружие очень быстро оказывается в руках новых террористов. Как его разорвать — честное слово, не знаю.

Евгений Лукин: Меня больше поражает, что эта мечта вообще существовала и даже, казалось, была близка к осуществлению. Всё нормально. Мы вернулись в естественное звериное состояние (это к вопросу о духовном прогрессе).

Сергей Лукьяненко: Потому что нельзя изменить природу человека. Потому что человек — разумен.

Сергей Переслегин: Просто потому, что стало очевидно: главным и решающим оружием в любом военном конфликте является сам человек. Ликвидировать его нельзя, изменить трудно. А уничтожать остальное оружие, пока существует человек, — глупо и пошло.

К тому же, стала более или менее понятна функция войны как платы человека за свою социальность. Сравнивая человека и обезьян, приходится признать, что эта плата — вполне умеренна.

Геннадий Прашкевич: Я уже говорил: из-за бедности большинства.

Пока бедных и нищих в мире больше, чем богатых, и пока богатые хотят приращивать и приращивать капиталы (разумеется, за счет бедных), самым выгодным и престижным, и как бы даже успокаивающим остается война всех против всех, что мы сегодня и наблюдаем. И с этим ничего не сделаешь. Возможно, глобализация… Или нечто вроде единого правительства, которое обратило бы внимание на голодный третий мир и подтянуло бы его хотя бы на уровень второго…

Борис Стругацкий: За ненадобностью. Стратегия ядерного сдерживания превосходно заменяет это самое Всеобщее Разоружение (тем более, что практическая реализация его представляется крайне сомнительной).

28. Вопрос: Какими вы видите гипотетические войны середины нынешнего века?

Олег Дивов: Очень аккуратные локальные войны с очень высокой ролью отдельного бойца. Американцы так легко выиграли в Ираке не в последнюю очередь за счет блестящей выучки танковых экипажей, особенно наводчиков. «Абрамсы» прекрасно горят, только надо в них попасть. Но иракцы элементарно не имели достаточной подготовки. Их танкисты тупо мазали, артиллеристы оказались плохи, даже гранатометчики зачастую не могли попасть во врага в упор.