— Фесте, у меня есть разговор к вам, — отрывисто сказала она.

— Мы с тобой завтра поболтаем, — сказал я Бобо.

Он пожал плечами, а я отправился вслед за герцогиней в ее приемную, где она обернулась ко мне, сложив на груди руки.

— Мой сын только что поведал мне, что намерен участвовать в рождественском представлении, — холодно сказала она. — И он сообщил мне, что это вы его надоумили.

— Не совсем так, — возразил я. — Я просто посоветовал ему отстаивать свои права, как подобает его положению.

— Когда мне потребуется ваш совет в деле воспитания моего ребенка, я попрошу его у вас, — сказала она. — Ему пока слишком опасно появляться на людях без защиты.

— У него будет защита, — сказал я. — Я буду там. С ним ничего не случится.

Занявшись пророчествами, я свалял изрядного дурака.

Глава 15

Мы предписываем вам, брат мой, искоренить в ваших храмах обычай или, скорее, злоупотребление и разгул подобных зрелищ и позорных игрищ, дабы их нечистый дух не пятнал более честь церкви.

Папа Иннокентий III, Cum Decorum.

— Возрадуемся! Возрадуемся все, ибо Владыка наш явился! — провозгласил епископ, и прихожане хором ответили ему: «Аллилуйя!»

Он воздел вверх руки, подавая знак к началу церемонии. В задней части церкви распахнулись двери, и из них вывели осла под красным покрывалом, на спине которого сидел мальчик в белых чулках и хитоне.

— Orentis partibus, Adventavit asinus, Pulcher et fortissmmus, Sarcinis aptissimus, Hez, Sir Asne, hez! — фальшиво заголосил хор, приветствуя и славословя осла.

Прихожане подходили, чтобы прикоснуться к бокам ритуального животного и передать это прикосновение своим ближним на счастье.

Осла подвели к алтарю, где неизбежно оказываются все ослы; мальчик спешился и повернулся к прихожанам. Набрав побольше воздуха в грудь, он чистейшим дискантом запел «Kyrie eleison», затягивая на целую вечность каждый звук и украшая мелодию такими пассажами, что, услышав его, зарыдал бы в благоговейном восторге сам Иувал, библейский творец музыки. Дьяконы вторили ему, продолжая хвалебные песнопения, а епископ встал за спиной мальчика и молитвенно воздел над ним руки. «Christe eleison», — пропел мальчик, и хор вновь заголосил вслед за ним, а подошедшие к епископу служки осторожно сняли с него праздничное облачение. «Kyrie eleison», — вновь тянул мальчик, пока его обряжали в это непомерно большое епископское облачение. Сам епископ снял митру со своей головы и поднял ее над мальчиком. «Christe eleison», — хором пропела эта парочка, и на последней ноте епископ возложил на мальчика свою митру, которая, не удержавшись на его маленькой голове, сползла вниз и полностью закрыла лицо.

И тотчас зазвенели кимвалы, затрубили трубы, и хор разразился в высшей степени неблагозвучным гимном. Начался Праздник дураков.

Из дверей вылетела толпа сатиров, трубя в бараньи рога, колотя по обтянутым козлиной кожей барабанам, выжимая дух из волынок и играя на разнообразных инструментах, которые только можно было соорудить из козлов или овец. Участники церемонии приукрасились ослиными и бычьими головами с рогами самых разных видов и форм. (Я заметил, что Александр вполне уместно нацепил маску слона.) Они врезались в толпу визжащих от смеха прихожан. Окропленные святой водой женщины стонали и подвывали, но, конечно, сегодня они оделись попроще, чем на рождественскую мессу. Мимо них проследовал гротескный персонаж с огромным пылающим носом, изображавший священника, который то и дело прикладывался к кувшину.