— Ну не башибузук ли это? — воскликнула в новом порыве отчаяния няня, и ее круглые очки совсем соскочили с носа. — Угодники, святители Божий! Не в наказание ли за грехи какие прислана к нам эта дикая девчонка, сорвиголова?

— Тринадцатая девочка по счету, вот отчего происходит все это! Тринадцатая она, нянюшка, а это не к добру, — шепнула ей Маня Кузьмина.

— И личность, портрет свой, и платье, и ноги, все, как есть, в грязи обваляла, бесстыдница! — причитала нянька.

— Ну ничего, ничего! — успокаивала расходившуюся Ненилушку Марья Андреевна. — И лицо, и платье, и ноги можно вымыть сейчас же… Кстати, приготовь ванну для новенькой, нянюшка, я ее сейчас пришлю.

— Да уж ладно, присылайте, — отозвалась та, — да мыла побольше выдайте. Чтобы на трех трубочистов хватило мыла-то, а уж вымою ее на славу! — приходя в свое обычное добродушное состояние, заключила няня.

А Слава восторженно шепнул на ухо своей сестре Люсе:

— Как она бегает! Как она бегает, если бы ты видела только! И канавы перепрыгивает не хуже любого мальчика. Нет, что ни говорите, а новенькая молодчина!

Кодя Танеева, чистенько умытая, в белой ночной кофточке и таком же чепце лежит в своей кровати, тринадцатой по счету, приставленной к остальным двенадцати, выстроенным в два ряда посреди просторной спальни, помещающейся во втором этаже здания.

После ужина, состоявшего из яичницы-глазуньи, стакана молока и вкусной домашней булочки, полагавшихся на каждую воспитанницу, всех девочек, но прочтении вечерней молитвы, привели сюда. Приняв теплую ванну и переодевшись, пришла сюда и Кодя.

Марья Андреевна приказала воспитанницам ложиться, а сама, присев на край Кодиной кроватки, стала посвящать новенькую в правила убежища.

Девочка внимательно слушала наставницу, таращила изо всех сил сонные глазки и добросовестно соглашалась со всем, что говорила ей воспитательница.

— Девочки, призреваемые в "Лесном убежище", должны быть трудолюбивы, ласковы и послушны.

— Да, понимаю…

— Они должны сами работать на себя, должны убирать свои постели и рабочие шкафчики, должны уметь сами причесываться и одеваться, должны быть всегда аккуратны и чистоплотны.

— Очень хорошо!

— Что хорошо?

— Да что они должны быть очень аккуратны…

— Им не следует лазить по деревьям и прыгать через канавы, как это делают уличные мальчишки.

— Ну понятно, раз они девочки!

— Воспитанницы встают в восемь часов, собираются на общей молитве, пьют молоко и занимаются, с маленькими промежутками, от девяти часов до одиннадцати летом, и от девяти до двух зимой, — продолжала наставлять Марья Андреевна. — Летом мы только читаем, пишем и повторяем пройденное по Закону Божию и арифметике. В двенадцать часов обед. После обеда девочки работают в саду и на огороде, играют и гуляют до четырех. У каждой из них есть своя грядка для овощей и клумба с цветами, за которыми они должны тщательно ухаживать. В четыре часа пьют снова молоко или едят простоквашу. До ужина, если стоит хорошая погода, мы совершаем дальние прогулки в лес. В дурную же погоду я читаю детям, а они работают, вяжут или вышивают что-нибудь. В восемь часов — ужин, молитва, и все должны ложиться спать. Я надеюсь, Кодя, ты скоро привыкнешь к такому распорядку дня.

Марья Андреевна ласково провела рукой по голове Коди.

Кодя молчала.

— Ты слышишь, что я тебе говорю, Кодя? — снова спросила воспитательница.

Новое молчание было ей ответом. Марья Андреевна тревожно наклонилась над девочкой и заглянула ей в лицо.