— Тот самый? — спросил я, разглядывая издалека главаря — Царь разбойников?

— Они считают себя освободителями — дипломатично ответил Иаков

— Бандиты это и убийцы! Посмотрю я, что они с тобой сделают, когда узнают, что ты мытарь.

Иаков вздрогнул и потупил взгляд.

— Нет, так это оставлять нельзя! — я на автомате ударил гладиусом прорвавшегося через ряды легионеров бунтовщика, распоров ему незащищенную руку. Он отпрянул в сторону, но тут же получил от Гнея пилумом в бок.

Я отступил назад, за повозки, увлекая за собой апостолов. По дороге вытащил из карруки бледную Корнелию. За спиной девушки от страха закричала ее мать — шальная стрела пробила обшивку повозки прямо над ее головой и застряла в плотной ткани. Нет, так нам не прорваться в лагерь — женщин и апостолов по дороге подстрелят как кроликов. Да и скрижаль я бросить никак не могу — это даже не обсуждается.

Я быстро оглянулся по сторонам, оценивая обстановку — увидел, что на соседней повозке легионеры установили гастрафет и уже натянули тетиву огромного арбалета, но в кого им стрелять, кажется не представляли. Главный предводитель зилотов был слишком далеко, а понять, кто у этого сброда еще в командирах, было совершенно невозможно. Решение пришло само.

— Гней, хватай Клавдию и спрячь всех за повозками! — крикнул я другу, устремляясь к гастрафету.

— Прочь! — оттолкнул я опешившего от моей наглости опциона, и вскочил на повозку. Разумеется, никаких устройств для прицеливания у этого древнего орудия не было — ни мушки, ни целика. Пришлось наводить по стволу. Я уперся в приклад, и взмолился Богу. «Не за себя прошу — за беззащитных друзей и женщин: дай силы покарать убийц!»

Несколько секунд ничего не происходило, а потом кольцо на руке вспыхнуло и привычный Свет заструился по рукам, напитывая тело Силой. Наступила вязкая тишина, все звуки разом пропали. Я слышал только мерное биение своего сердца и собственное дыхание. Все вокруг замедлилось, превратилось в застывший кисель. Нашел взглядом Элеазара, замершего с высоко поднятым над головой мечом — бешеный взгляд, перекошенный в крике рот… Казалось, в этом свирепом лице уже не осталось ничего человеческого, одна сплошная ненависть. Я прицелился и мягко нажал на рычаг. Стрела медленно вылетела из гастрафета, и я услышал тихий свист, с которым она рассекала воздух, устремляясь к цели. А потом время снова пустилось вскачь, и стрела вонзилась прямо в раскрытый рот предводителя зилотов. От сильнейшего удара его развернуло в седле, и все увидели, как из позолоченного шлема, на затылке вышел острый наконечник стрелы, превратив голову Элеазара в кровавое месиво. Он замертво рухнул с коня.

— Вот это выстрел…! — выдохнул за моей спиной незнакомый опцион. Корнелия и Клавдия неумело перекрестились.

Глаза у подчиненных опциона полезли на лоб, они неверяще переводили взгляд со своего гастрафета на тело поверженного главаря зилотов, расстояние до которого было никак не меньше трехсот метров. Казалось, они все хотят протереть глаза, чтобы удостовериться, что зрение их не подводит. Апостолы тоже были в шоке.

— Примас… — Иаков дернул меня за рукав хитона и взволнованно зашептал — Я почувствовал что-то странное, когда ты стрелял, это благодать Мессии…?

И что мне ответить парню? Что высшие силы благословили меня на убийство Элеазара? Это ведь была настоящая казнь. И я знал, что попаду. Только открыл рот, чтобы ответить Иакову, как над полем боя раздались отчаянные крики и вой — это зилоты увидели гибель своего главаря и сбились в кучу, не понимая чьих приказов им теперь ждать. Легионеры, почувствовав коренной перелом в битве, усилили свой натиск. И иудеи, дрогнув, побежали, бросая на поле раненых и свои немудреные доспехи.