Он решил заново отделать и меблировать ее по вкусу Шейлы. Поэтому в один прекрасный день он взял ее в магазин обоев, чтобы она могла сама выбрать их. Шейла торжественно сидела рядом с ним на диване, разглядывая развертываемые приказчиком образцы, наконец, она сделала выбор. На фоне зеленых деревьев с пунцовыми розами порхало бесчисленное множество красных попугаев с синими хвостами. Квистус был в нерешительности, но Шейла настояла на своем. Она взяла с собой образчики, чтобы примерить их на стенах. Клементина, узнав от Шейлы об этом происшествии, ворвалась на другой день на Руссель-сквер и остолбенела перед новыми обоями.
— Только вы и способны, Ефраим, предоставить пятилетнему ребенку выбирать обои!
— Я сознаюсь, что они ужасны, — согласился он, — но она так хотела их.
— Вы оба — дети. Кажется, придется мне самой устраивать детскую. — Она с сожалением посмотрела на него. Что может мужчина понимать в детской комнате?
— Ты слышишь, что сказала тетя, — спросил он у сидящей у него на коленях Шейлы. — Мы в немилости.
— Если вы в немилости, встаньте в угол, — заявила Шейла.
— Ну, пойдем в угол.
— Только держите меня там крепче.
Но Клементина простила их, поцеловав маленькое личико, выглядывающее из-за плеча Квистуса.
— Я делаюсь добрее, видя вас вместе с ней, — с резкой откровенностью заявила она.
Это была правда. Она ревновала Шейлу к Томми и Этте. Но ее ласковость с Квистусом нравилась ей. Вы скажете, что в Клементине говорило чувство справедливости, так как Шейла принадлежала им обоим. Но чувство справедливости не было то глупое романтическое женское чувство, которое она сама себе не могла объяснить и которое заставляло увлажняться ее глаза при виде их вместе.
Она погладила девочку по голове.
— Ты любишь дядю Ефраима?
— Я обожаю его, — ответила Шейла.
— Дядя отвечает тебе тем же, дорогая, — инстинктивно поднимая руку к ее головке, заметил Квистус.
Руки опекунов встретились. Клементина отдернула свою и быстро отвернулась, чтобы он не мог видеть ее вспыхнувшее лицо.
— Нам нужно идти домой, родная, — сказала она. — Тетя теряет даром дневной свет.
Он провожал их по лестнице.
— Дорогая Клементина, — произнес он, — вы не можете себе представить, как вы оба освещаете этот мрачный дом.
Она недоверчиво фыркнула.
— Я освещаю?
— Вы… — улыбнулся он.
Она пристально посмотрела на него и пошла дальше.
В следующий раз они встретились через несколько дней. Она была утомлена после целого дня работы и по-старому принялась издеваться над ним. Он был удивлен и опечален. Она смутилась.
— Простите меня, Ефраим, — сказала она, — но я имею несчастье быть женщиной. Ни один мужчина не знает, что это за чертовщина.
Он улыбнулся.
— Вы не должны переутомляться. Женщины не так сильны, как мужчины.
— Вы восхитительны, — заявила она.
Но она снова стала с ним мила и так устроила детскую, что оба ребенка с наслаждением в ней пребывали.
В связи с покойной совестью начались счастливые дни и для Хьюкаби. Он принял на себя обязанности ассистента Квистуса по подбору материала для его капитального труда «Домашнее искусство эпохи неолита». Нужно было переписать тысячи цитат, сотни ученых трактатов, подобрать тысячи заметок Квистуса, тысячи рисунков и фотографий.
Впервые попав в лабораторию труда своего патрона, он удивился количеству собранного им материала, свидетельствующего о терпеливой работе многих лет. |