|
— Что вам здесь делать в такое время? Еще, чего доброго, не оберетесь неприятностей. Он поднял воротник, намереваясь уйти. Женщина смотрела на него непонимающими глазами. — Домой? — повторила она. Равик пожал плечами. — Домой, к себе на квартиру, в отель — куда угодно. Неужели вам хочется попасть в полицию? — В отель! О Боже! — проговорила женщина. Равик остановился. Опять кому-то некуда идти, подумал он. Это следовало предвидеть. Всегда одно и то же. Ночью не знают, куда деваться, а утром исчезают прежде, чем успеешь проснуться. По утрам они почему-то знают, куда идти. Вечное дешевое отчаяние — отчаяние ночной темноты. Приходит с темнотой и исчезает вместе с нею. Он бросил окурок. Да разве он сам не сыт всем этим по горло? — Пойдемте куда-нибудь, выпьем рюмку водки, — сказал он. Так проще всего — расплатиться и уйти, а там пусть сама позаботится о себе. Женщина сделала неверное движение и споткнулась. Равик снова поддержал ее. — Устали? — спросил он. — Не знаю. Наверно. — Настолько, что не можете спать? Она кивнула. — Это бывает. Пойдемте. Я провожу вас. Они пошли вверх по авеню Марсо. Женщина тяжело опиралась на Равика — опиралась так, будто каждую минуту боялась упасть. Они пересекли авеню Петра Сербского. За перекрестком улицы Шайо, вдали, на фоне дождливого неба возникла зыбкая и темная громада Триумфальной арки. Равик указал на освещенный узкий вход, ведущий в маленький погребок. — Сюда... Тут что-нибудь да найдется. Это был шоферский кабачок. За столиком сидело несколько шоферов такси и две проститутки. Шоферы играли в карты. Проститутки пили абсент. Они смерили женщину быстрым взглядом и равнодушно отвернулись. Одна, постарше, громко зевнула, другая принялась лениво подкрашивать губы. В глубине зала совсем еще юный кельнер, с лицом обозленной крысы, посыпал опилками каменные плитки и подметал пол. Равик выбрал столик у входа. Так было удобнее: скорее удастся уйти. Он даже не снял пальто. — Что будете пить? — спросил он. — Не знаю. Все равно. — Два кальвадоса, — сказал Равик кельнеру в жилетке и рубашке с засученными рукавами. — И пачку сигарет «Честерфилд». — У нас только французские. — Что ж. Тогда пачку «Лоран», зеленых. — Зеленых нет. Только синие. Равик разглядывал руку кельнера, на ней была вытатуирована голая женщина, шагающая по облакам. Перехватив его взгляд, кельнер сжал кулак и напряг мускулы. Женщина непристойно задвигала животом. — Значит, синие, — сказал Равик. Кельнер осклабился. — Может, еще найдется пачка зеленых. — И удалился, шаркая туфлями. Равик посмотрел ему вслед. — Красные шлепанцы, — проговорил он, — и красотка, исполняющая танец живота! Похоже, он служил в турецком флоте. Женщина положила руки на стол. Казалось, ей больше никогда их не поднять. Руки были холеные, но это еще ни о чем не говорило. Впрочем, не такие уж они были холеные. Равик заметил, что ноготь на среднем пальце правой руки, по-видимому, надломился и был оторван, не подпилен. |
