Два мира 
	 
	молча уставились друг на друга в тускло освещенном коридоре, а между ними прохаживалась хозяйка французского отеля, наделенная тактом, опытом и 
	 
	иронической мудростью галльской расы. 
	   — Когда эти мсье съехали, я все припрятала, — сказала она. — В настоящее время правительства держатся недолго. Как видите, я не ошиблась, — 
	 
	вот они и пригодились. В нашем деле нужна дальновидность. 
	   Она распорядилась, как развесить портреты. Троцкого отправила обратно в подвал. Троцкий не внушал ей никакого доверия. Равик осмотрел 
	 
	заклеенный наполовину портрет. Отодрав бумагу, он обнаружил улыбающегося Троцкого. Очевидно, репродукцию заклеил сторонник Сталина. 
	   — Вот, — сказал Равик. — Снова Троцкий, замаскированный. Снято еще в добрые старые времена. 
	   Хозяйка повертела в руках репродукцию. 
	   — Можно выбросить. Не имеет никакой цены. Одна половина непрерывно оскорбляет другую. — Она передала репродукцию слуге. — А рамку оставь, 
	 
	Адольф. Она из добротного дуба. 
	   — Что же вы намерены делать с остальными? — спросил Равик. — С альфонсами и франко? 
	   — Отправим в подвал. А вдруг опять понадобятся. 
	   — У вас не подвал, а чудо. Временный пантеон. Там есть еще какие-нибудь портреты? 
	   — О, разумеется! Есть еще русские — несколько портретов Ленина, в картонных рамках, ведь надо же что-то иметь про запас... И еще есть 
	 
	портреты последнего царя. Остались от русских эмигрантов, которые умерли в моем отеле. Есть даже великолепный оригинал, написанный маслом и 
	 
	оправленный в тяжелую золоченую раму. Его привез один мсье. Потом он покончил жизнь самоубийством. Есть также итальянцы. Два Гарибальди, три 
	 
	короля и слегка подпорченный Муссолини на газетной бумаге. Еще тех времен, когда он был социалистом и жил в Цюрихе. Интересен как уникальный 
	 
	экземпляр. А так его все равно никто не хочет вешать на стенку! 
	   — А немцы у вас есть? 
	   — Есть несколько портретов Маркса, их больше всего. Затем Лассаль, Бебель... Групповой снимок — Эберт, Шейдеман, Носке и другие. Носке кто-то 
	 
	замазал чернилами. Мне сказали, что он стал нацистом. 
	   — Правильно. Можете повесить его вместе с социалистом Муссолини. А из других немцев никого нет? 
	   — Как же! Один Гинденбург, один кайзер Вильгельм, один Бисмарк и... — хозяйка улыбнулась, — даже Гитлер в плаще... Так что мы совсем неплохо 
	 
	укомплектованы. 
	   — Как? — удивился Равик. — Гитлер? Откуда он у вас? 
	   — Его оставил какой-то гомосексуалист. По имени Пуци. Приехал сюда в 1934 году, когда в Германии убили Рема и остальных. Все время чего-то 
	 
	боялся и без конца молился. Потом его увез какой-то богатый аргентинец. Хотите взглянуть на Гитлера? Он в подвале. 
	   — Не сейчас и не в подвале. Предпочитаю посмотреть на него, когда все ваши комнаты будут увешаны портретами в том же духе. 
	   Хозяйка пристально взглянула на него. 
	   — Ах вот что! Вы хотите сказать, когда нацисты прибудут сюда как эмигранты? 
	   У «Шехерезады» стоял Борис Морозов в расшитой золотом ливрее. Он открыл дверцу такси. Из машины вышел Равик. Морозов ухмыльнулся. 
	   — А мне показалось, ты решил больше здесь не бывать. 
	   — Я и не хотел. 
	   — Это я его заставила, Борис. — Кэт обняла Морозова. — Слава Богу, я опять с вами! 
	   — У вас русская душа, Катя.                                                                     |