Наконец меня осенило, что где-то в доме должен быть телефон. Я отправился на поиски.

— Инфракрасный прожектор? Ну и ну! Прямо как в кино! Это было изобретение Пейна?

— Да, — устало ответил я. — Это была идея Профессора; Пушка верховодил и составлял физическую силу, а Звонок находил жертву и отпирал запирал замки.

— Кстати, что с ним? — спросил другой репортер. — Он даст дуба?

— Он ранен в грудь и в живот, но доктора говорят, что он может выжить. Хотя ему и помереть было бы по заслугам. Когда Пушка сломал шею адвокату Дрейку, тот был еще жив, и Звонок прикончил его выстрелом.

— А украденное?

— Почти все найдено. Они выдерживали похищенные драгоценности, пока не уляжется розыск. И все это сегодня ночью было накрыто. О подробностях лучше расспросите капитана Мастерсона.

Потом были еще вопросы. Я отвечал, а ноги уже не держали меня. Мне казалось, что я не спал несколько месяцев. Но теперь можно спать спокойно: Пушка был готов рассказать всю подноготную, но от любого движения его челюсть грозила отвалиться, так что ему пришлось все изложить в письменном виде. И это было очень мило с его стороны. Так у ребят с верхнего этажа сразу же оказалось письменное собственноручное признание обвиняемого — включая тот факт, что Пушка вчера, оставив Луиз, собрал Арти и Звонка, и они украли мой «кадиллак», нашли бедолагу Джо и вытрясли из него все, что можно, прежде чем устроить спектакль «наезд-и-бегство», в котором его и прикончили.

Наконец репортеры насытились мной. Я почти всех их знал в лицо — славные ребята, для которых вчерашняя писанина была просто частью их работы. Так же, как сегодняшнее кино было частью моей. И когда один из них на прощанье спросил:

— Не хотите ли что-нибудь добавить, Скотт?

Я кивнул.

— Да, парни. Я бы хотел, чтобы история с Джозефом Малиной была изложена с недвусмысленной ясностью.

На этом мы и расстались. Они поняли, что я имел в виду; они позаботятся.

Левая рука у меня была на перевязи. Я чуть не лишился большого пальца, но в конце концов у меня остался и палец, и кисть, и толстый шрам в придачу. Все, что мне нужно, — это трое суток сна. Но перед этим мне хотелось расставить все точки над "i", потому что я собирался, прежде чем рухнуть, запереться на замок и выдрать с корнем телефон. Поэтому я нашел аппарат и позвонил Диане, чтобы покончить с этим делом и выбросить его из головы.

Голос у нее был сонный.

— Диана? Это Шелл — ну, Скотти.

— А, Скотти. Что случилось?

— Ничего. Ты скоро получишь свои вещи обратно; я просто хотел тебе это сказать. Сегодня ночью все уладилось.

— Скотти, миленький, я знала, что ты достанешь мои красотулечки! Ты сам их мне принесешь? — оживилась она.

Ее голос утратил сонность. Забавно, но и мне самому вроде бы расхотелось спать. Я сказал:

— Ну... я не знаю. Они пока у копов.

— Принеси их мне сам. Я так хочу, — капризно попросила она.

— Да, наверное.

— Скотти! А ты проберешься ко мне ночью, как они, чтобы положить украшения на столик?

На минуту я злорадно представил эту сцену: я в очках и с чудовищным прожектором в руках захожу ночью к ней в спальню, завывая: «Где ты-ы? Диана, ты где-е-е?» И пронизываю ее безумным взглядом. Но вслух я сказал:

— Ладно.