|
Это выводило их из себя больше, чем любые упреки. Я это чувствовал. Они стали нервничать и раздражаться, и наступали на приготовленные вещи, и задвигали их куда-то, и потом, когда было нужно, не могли их разыскать; и они уложили пирожки на дно, а сверху поставили тяжелые предметы, и пирожки превратились в лепешки. Они все засыпали солью, ну, а что касается масла!.. В жизни я не видел, чтобы два человека столько хлопотали вокруг куска масла стоимостью в один шиллинг и два пенса. После того как Джорджу удалось отделить его от своей подошвы, они с Гаррисом попытались запихать его в жестяной чайник. Оно туда не входило, а то, что уже вошло, не хотело вылезать. Все-таки они выковыряли его оттуда и положили на стул, и Гаррис сел на него, и оно прилипло к Гаррису, и они стали искать масло по всей комнате. - Ей-богу, я положил его на этот стул, - сказал Джордж, уставившись на пустое сиденье. - Я и сам видел, как ты его туда положил минуту тому назад, - подтвердил Гаррис. Тогда они снова начали шарить по всем углам в поисках масла; а потом опять сошлись посреди комнаты и воззрились друг на друга. - Отродясь не видывал ничего более странного, - сказал Джордж. - Ну и чудеса! - сказал Гаррис. Тогда Джордж зашел Гаррису в тыл и увидел масло. - Как, оно здесь и было все время? - с негодованием воскликнул он. - Где? - поинтересовался Гаррис, повернувшись на сто восемьдесят градусов. - Да стой ты спокойны-взревел Джордж, бросаясь за ним. И они отскоблили масло и положили его в чайник для заварки. Монморанси был, конечно, в самой гуще событий. Все честолюбие Монморанси заключается в том, чтобы как можно чаще попадаться под ноги и навлекать на себя проклятия. Если он ухитряется пролезть туда, где его присутствие особенно нежелательно, и всем осточертеть, и вывести людей из себя, и заставить их швырять ему в голову чем попало, то он чувствует, что день прожит не зря. Добиться того, чтобы кто-нибудь споткнулся о него и потом честил его на все корки в продолжение доброго часа, - вот высшая цель и смысл его жизни; и когда ему удается преуспеть в этом, его самомнение переходит всякие границы. Он усаживался на наши вещи в ту самую минуту, когда их надо было укладывать, и пребывал в непоколебимой уверенности, что Гаррису и Джорджу, за чем бы они ни протягивали руку, нужен был именно его холодный и мокрый нос. Он влез лапой в варенье, вступил в сражение с чайными ложками, притворился, будто принимает лимоны за крыс, и, забравшись в корзину, убил трех из них прежде, чем Гаррис огрел его сковородкой. Гаррис сказал, что я науськиваю собаку. Я ее не науськивал. Этого пса не надо науськивать. Его толкает на такие дела первородный грех, врожденная склонность к пороку, которую он всосал с молоком матери. Упаковка вещей была закончена в двенадцать часов пятьдесят минут. Гаррис сел на большую из корзин и выразил надежду, что бьющиеся предметы у нас не пострадают. Джордж на это заметил, что если что-нибудь и разбилось, то оно уже разбилось, и эта мысль, по-видимому, его утешила. Он добавил, что был бы не прочь отправиться спать. Мы все были не прочь отправиться спать. Гаррис должен был ночевать у нас, и мы поднялись в спальню. Мы бросили жребий, и Гаррису выпало спать со мной. Он спросил: - С какой стороны кровати ты предпочитаешь спать? Я сказал, что предпочитаю спать не с какой-нибудь стороны, а просто на кровати. |
